"Эрнст Теодор Амадей Гофман. Крейслериана (II) (Фантазии в манере Калло)" - читать интересную книгу автора

слишком легки для меня, поэтому я сам сочиняю сонаты и концерты. Писать за
меня tutti для концертов все-таки приходится моему учителю музыки, ибо кто
же еще станет возиться со всей этой массой инструментов и прочей дребеденью!
Ведь tutti в концертах - это неизбежное зло и, кроме того, паузы,
позволяющие солисту передохнуть или набраться сил для новых трюков. Я уже
договорился с одним фортепьянным мастером об изготовлении нового рояля с
девятью или десятью октавами. Разве гений может ограничивать себя жалким
пространством в семь октав? Кроме обыкновенных струн, турецкого барабана и
литавр, он должен пристроить к роялю трубу, а также и флажолетный регистр,
насколько возможно подражающий щебетанию птиц. Ты видишь, милая Пипи, до
каких возвышенных мыслей додумывается человек с образованием и вкусом!
Прослушав много певцов, имевших большой успех, я почувствовал непреодолимое
желание петь, хотя мне и казалось, что природа, к несчастью, лишила меня
необходимых для этого качеств. Но я не мог не рассказать о своем желании
одному известному певцу, моему близкому другу, и пожаловался ему на свой
неблагодарный голос. Певец заключил меня в объятья и восторженно воскликнул:
"Вы счастливейший человек! С вашими музыкальными способностями, с такой
гибкостью голоса, давно мною замеченными, вы рождены быть величайшим певцом,
- ведь самое большое затруднение устранено! Знайте же: ничто так не противно
подлинному вокальному искусству, как хороший, естественно звучащий голос.
Мне стоит многих трудов устранить этот недостаток у молодых учеников,
действительно обладающих голосом. Через некоторое время я обычно и добиваюсь
этого, заставляя их избегать протяжного пения, прилежно упражняться в
труднейших руладах, далеко превосходящих диапазон человеческого голоса, и,
главным образом, усиленно разрабатывать фальцет, являющийся основой
настоящего художественного пения. Самый сильный голос не выдерживает такого
трудного испытания. Но на вашем пути, многоуважаемый, нет никаких преград.
Через короткий срок вы будете величайшим певцом из всех существующих!" Этот
человек был прав. Понадобилось очень немного упражнений, чтобы развить
великолепный фальцет и высокую технику, позволяющую мне на одном дыхании
издавать сто звуков, чем я завоевал шумный успех у настоящих знатоков и
затмил ничтожных теноров: они кичились своими грудными голосами, а сами едва
умели сделать один мордент{312}! Мой маэстро сначала обучил меня трем
довольно сложным методам пения. Они заключают в себе всю премудрость
художественного исполнения, так что их можно применять на разные лады,
целиком или по частям, повторять бесчисленное множество раз, подгоняя к
генерал-басу различных арий, и вместо созданных композиторами мелодий
преподносить в различных видоизменениях только эти методы. Я не в состоянии
описать тебе, дорогая, какой оглушительный успех выпал на мою долю именно
благодаря применению этих методов, но ты, конечно, поймешь, что мои
врожденные, природные музыкальные способности необыкновенно облегчили мою
трудную задачу. О моих сочинениях я уже говорил тебе; однако, исключая те
случаи, когда я хочу создать для себя произведения, достойные моего гения, я
охотно предоставляю композиторский труд всякой мелкой сошке, существующей
лишь для того, чтобы служить виртуозам - то есть изготовлять произведения, в
которых мы можем блеснуть нашим искусством. Должен признаться, что партитура
- вещь совсем особого рода. Многоразличные инструменты, их гармоническое
созвучие имеют свои законы; но для гения, для виртуоза все это слишком пошло
и скучно. Однако, чтобы заслужить всеобщее уважение - а в этом и заключается
высшая жизненная мудрость, - следует если не быть, то хоть слыть за