"Эрнст Теодор Амадей Гофман. Поэт и композитор (новелла)" - читать интересную книгу автора

buffa.
Фердинанд. Ты, верно, едва ли признаешь ее, тем более в современных
костюмах?
Людвиг. Напротив, скажу тебе, любезный Фердинанд, что в современном
наряде она не просто больше нравится мне, но даже представляется мне
единственно верной, если исходить из характера и смысла, приданного ей
подвижными и скорыми на реакцию итальянцами. В такой опере фантастика берет
начало либо в невероятном повороте, сообщенном отдельным характерам, либо в
капризной игре случая, - и вот фантастика внезапно врывается в жизнь и все
переворачивает вверх дном. Тогда видишь: "Боже! Да ведь это же мой сосед в
своем вечном воскресном камзоле цвета корицы с обшитыми золотом пуговицами,
- какой же бес попутал его, что он так по-дурацки ведет себя?" Представь
себе честную компанию, состоящую из теток и дядек, тоскующей девицы и
нескольких студентов, воспевающих глазки кузины и играющих под окнами на
гитаре. Но вот влетает дух забавы и насмешки и все спутывает - все предаются
нелепой игре воображения, странным выдумкам и неимоверным гримасам.
Необыкновенная звезда взошла, случай расставляет петли, и в них попадаются
самые добропорядочные люди, стоит им чуточку подальше высунуть свой нос.
Суть настоящей opera buffa и заключается, на мой взгляд, в том, что
фантастика входит в обычную жизнь и порождает всякого рода конфликты; умение
схватить такую фантастику, обычно очень далекую от нашей жизни, - вот что
придает неподражаемую прелесть игре итальянских комедиантов. Они понимают
любой намек поэта, и скелет сюжета, который они заимствуют у него, обрастает
у них плотью, расцветает красками жизни.
Фердинанд. Кажется, теперь я вполне тебя понял. Выходит, фантастическое
заменяет в opera buffa оперную романтику, это неотъемлемое условие настоящей
оперы, и искусство поэта должно заключаться в том, чтобы действующие лица
были не просто завершены в себе и поэтически истинны - нет, они должны еще
казаться выхваченными из самой гущи повседневной жизни и быть индивидами, о
которых мгновенно заключаешь: "Смотри ты! Вот сосед, с которым я
разговариваю каждый день! А вот студент, который каждое утро отправляется на
лекции и ужасно вздыхает под окнами кузины" и т.д. И тут же начинается
всякая фантастика - все, что действующие лица предпринимают словно в
каком-то болезненном чаду, и все, что происходит с ними. Эта фантастика
должна производить на нас впечатление странности - словно некое безумие
овладевает миром, ввергая нас в круг забавных издевок и насмешек.
Людвиг. Ты выразил мое глубочайшее убеждение; стоит ли добавлять к
сказанному, что, по моему мнению, музыка охотно следует за комической оперой
и что здесь тоже сам собою складывается особенный стиль, который по-своему
овладевает сердцами слушателей.
Фердинанд. Но разве ты хочешь сказать, что музыка способна выразить все
оттенки комического?
Людвиг. В этом я глубоко убежден, а гениальные художники доказывали это
на тысячу ладов. Так, в музыке может заключаться выражение забавнейшей
иронии - она преобладает в великолепной опере Моцарта "Cosi fan tutte".
Фердинанд. Напрашивается замечание: согласно твоему принципу, текст
этой оперы, всеми презираемый, как раз замечательно сообразуется с жанром
оперы.
Людвиг. Об этом-то я и думал, когда говорил, что Моцарт всегда выбирал
для своих классических опер лишь вполне отвечающие жанру поэтические