"Эрнст Теодор Амадей Гофман. Фермата (новелла)" - читать интересную книгу автора

душу. Я не мог скрыть внутреннего волнения, слезы брызнули из глаз моих.
Дядя, покашливая, бросал в мою сторону неодобрительные взгляды. Да что там!
Я был вне себя. Певицам это вроде бы пришлось по душе, они осведомились о
моих музыкальных занятиях, я же устыдился того, чему усердно предавался до
сей поры, и прямо-таки заявил сестрам, что сегодня первый раз в своей жизни
слушал музыку. "Il bon fanciullo"*, - пролепетала Лауретта милым, сладким
голоском. Вернувшись домой, я в ярости собрал все свои токкаты и фуги,
которые изготовлялись мною с такой терпеливостью, не пощадил и чистой копии
посвященных мне органистом 45 вариаций на каноническую тему и нагло хохотал,
слыша, как трещит и дымит двойной контрапункт. А потом сел к инструменту,
пытаясь воспроизвести на нем звуки гитары, пробовал сыграть мелодии, какие
пели сестры, и наконец попытался спеть их сам. Наконец в полночь дядя не
выдержал и крикнул мне: "Не визжать так страшно, и пора уже в постель чин по
чину", - потом он затушил обе мои свечи и вернулся в спальню, из которой
ради этого и выбрался. Не оставалось ничего иного, кроме как послушаться
его. Во сне мне открылась тайна пения - я в это верил - и я прекрасно пел
песню "Sento l'arnica speme"...
______________
* Хороший мальчик (ит.).

Наутро дядя пригласил на репетицию всех, кто только мог гудеть и
пилить. Он гордился тем, что сможет показать, сколь великолепно поставлено у
нас музыкальное дело, а между тем закончилось все полнейшей катастрофой.
Лауретта вынула ноты большой вокальной сцены, но уже в начале, в речитативе,
все сбились - никто не имел и понятия об искусстве аккомпанемента. Лауретта
кричала, стонала, плакала в гневе и нетерпении. Органист сидел за клавиром,
на него она накинулась с горькими упреками. Тот встал и молча вышел из
комнаты. Городской трубач, которого Лауретта наградила прозвищем "asino
maledetto"*, - скрипку под руку, нахлобучил шляпу на голову и тоже
направился в сторону дверей. Подмастерья, продев смычки в струны и отвинтив
мундштуки, - следом за ним. И только любители глядели по сторонам с плачущим
видом, и акцизный чиновник трагически восклицал: "Боже! как это огорчает
меня!"
______________
* Проклятый осел (ит.).

Робость меня покинула, и я преградил путь трубачу. Я просил, умолял
его, в страхе я пообещал ему написать шесть новых менуэтов с двойными трио
для предстоящего городского бала, и мне удалось укротить его. Он вернулся,
подмастерья за ним, вскоре состав оркестра восстановился, и не хватало
только одного органиста. Медленным шагом пересекал он рыночную площадь, ни
крики, ни жесты - ничто не способно было вернуть его назад. Терезина
наблюдала за происходящим, едва сдерживая смех; гнев Лауретты сменился
веселостью. Она преувеличенно хвалила меня за усердие, спросила, играю ли я
на клавире, и не успел я оглянуться, как уже сидел на месте органиста, перед
партитурой. Никогда прежде я не аккомпанировал певицам и не управлял
оркестром. Терезина сидела рядом со мной и показывала мне темпы, от Лауретты
я время от времени слышал "браво!", оркестр слушался, всё шло на лад. На
второй репетиции все окончательно встало на свои места, и впечатление, какое
произвели сестры на концерте, было неописуемым. В столице по возвращении