"Смоленское направление" - читать интересную книгу автора (Борисов Алексей Николаевич)

Глава 15. Новгород.

Парус лениво хлопнул, захватил ветер, и снова повис тряпкой. Ладья шла по течению реки, помогая путешественникам поскорее добраться до дома. Безобразие с ветром началось после прохождения самого тяжёлого участка пути – волока. Пахом Ильич сидя на баке игрался с кортиком, раскручивал рукоятку, нажимал на кнопку пружины, подстраивал клинок к солнцу – пуская зайчики и тут в борт вскользь ударило плывущее дерево. Ладью качнуло и кортик, выскользнув из рук купца, вонзился в планширь, и чуть было не слетел в воду. Новгородец схватил дорогое оружие, спрятав в ножны, полез осматривать борт, провожая коротким взглядом плавун. С тех пор парус никак не хотел поймать ветерок, кормчий даже втихаря покрошил кусок хлеба в воду – речной бог не внял подношению.

– Покуда Ловать не пройдём, не будет нам ветра попутного. – Кормчий выдал резюме, видя страдания купца.

Команда ладьи, помимо оплаты за рейс, имела торговую долю в грузе. Люди спешили домой, видя беспомощность паруса стали потихоньку доставать вёсла, готовясь в любой момент вставить их в отверстия уключин.

– Будет ветер, будет, не трогай вёсла, ребята. – Пахом надел на голову фуражку и подошёл к носу ладьи, опёрся рукой на осиновую балку форштевня и что-то забормотал.

Парус ещё раз хлопнул материей и раздулся. Скорость движения резко возросла, по ладье пронёсся гул одобрения.

– Хе, батька научил, что сказать реке надо. – Сквозь усы пробормотал Ильич.

Подобные заговоры существуют и до сих пор, передаются из поколения в поколение, людьми, живущими на реке. Вроде мистика, но зачастую действует.

Мелководная Ловать опасна, дно видно с невысокого борта ладьи, берега изогнуты подобно плечам лука, может, поэтому так и назвали крепость, что в трёхстах верстах от Пскова. В Луках Пахом Ильич планировал провести последний длинный отдых, когда команда отдыхает сутки. Оптимально двигаться по реке весной, в разлив, но не всегда удаётся подгадать сроки, задержка в Смоленске многократно окупила потраченное время. В Новгород помимо дорогого товара купец вёз идею поиска нового торгового маршрута – в Мурманск. То, что такого города не существует, Ильич не знал, в разговоре с Лексеем промелькнуло название Кола, может это и есть сказочная Гиперборея, про которую как-то рассказывал старый грек, давно обитающий в Киеве. Жаль в этом году поход не удастся организовать, рассуждал Пахом. Компаньон просил не затягивать с железным заказом, придётся возвращаться обратно, – добра от добра не ищут.

Впереди показалась Дятлинская крепость, от острова до самого города был наведён мост.

– Поднажмём, ребята. Последний отдых перед домом. Навались. – Пахом Ильич ободрил команду, вёсла вспенили реку, рванув ладью в сторону причалов.

На пристани мытарь попытался взыскать торговую пошлину, но узнав, что ладья идёт в Новгород, торговли не будет – взял резану за постановку у причала. Ильич сошёл на берег, не встретив знакомых лиц отправился в харчевню, послушать новости. Из Новгорода ладья Пахома Ильича ушла в сентябре, через три месяца будет год, как не был купец дома. Что происходило за это время на Родине, требовалось узнать если и не из первых рук, то хотя бы со слов посетителей таверны.

Разговоры были на неприятную тему, орденские немцы и прочие схизматики косо поглядывали на русские земли, периодически пробуя на зуб крепость обороны погостов. Слова Лексея подтверждались, для Пахома это не было новостью. На ладье, в плотно закрытом тубусе лежала карта устья Ижоры, с точным местом высадки шведских разбойников. По прибытию домой, купец, минуя посадника, должен был передать карту князю Александру. Из торговых новостей выходило, что мехами и воском заниматься в этом году было не столь выгодно, цены упали, зато возросла стоимость закупки хлеба. С продовольствием было туго. Ни то, ни другое купца не интересовало, дёготь всегда был в цене. Торговцев тканями и готовой одеждой Новгородец не встретил, узнать ничего нового не смог, выпил кувшинчик пива, закусил убоиной и отправился ночевать на свою ладью, рассказывая по пути Смоленские новости купцу с соседней ладьи.

Утром, на неуспевший пройти и двадцати вёрст караван из двух судов, напали ливонцы. Летучий отряд грабителей, тайно выйдя к реке, устроил засаду в узком месте, соседнюю ладью зацепили двумя крюками и с помощью лошадей почти вытащили на берег. В самом начале боя, почти половина команды была перебита стрелами. Корабль Ильича спас кормчий, вовремя повернув рукоять руля, направляя судно к противоположному берегу.

– Оружайтесь Православные. – Воскликнул Пахом.

Участь соседа была предрешена, из вооружения на соседней ладье был лишь один лук и топоры. Пара охранников пала первыми, голые по пояс гребцы во главе с купцом сгрудились у кормы, отбиваясь от влезших на корабль кнехтов.

– Что ж это творится, посреди бела дня, возле самой крепости. – Бормотал Ильич, спешно надевая бронь Лексея прямо поверх рубахи. Компаньон показывал, что жилет можно одевать без поддоспешника. Охрана Новгородца пустила первые стрелы в гущу врагов, с тридцати шагов промахнуться невозможно. Двое ливонцев рухнули у мачты, в ответ вылетела стрела из кустов, без результата. Вот тут то и пригодились арбалеты, загребные на носу в течении похода освоились с оружием и ловко били уток, по пути следования.

– Кирьян, в кустах нехристь сидит, помнишь, как селезню бошку срезал? – Пахом с мечом в одной и с кортиком во второй руке руководил боем.

– Сделаем Пахом Ильич. – Кирьян прицелился, и противный визг перекрыл шум боя. Неудачливый лучник схватившись руками за брюхо выкатился из зарослей оглашая воплями окрестности.

Новгородскую ладью стало постепенно сносить течением к соседу, команда, вооружившись саблями, была готова помочь собрату по несчастью.

– Большого, большого на коне. Семён, да не спи ты. – Ильич показал мечом в сторону предводителя разбойников. Высокий немец в остроконечном шлеме восседал на лошадке рыжей масти, прикрывшись щитом. Два сержанта стояли рядом, прикрывая коня от стрел.

Генрих наплевал на все предостережения собратьев, обождать удобного момента и большим отрядом отправиться в поход на Псковские земли. Псков далеко, а добыча нужна сейчас. Лазутчик из Лук прибежал в лагерь поздно ночью.

– Две ладьи господин. Рано утром пойдут в сторону Новгорода, трюмы забиты товаром. Команды по пятнадцать человек, оружия не видел. – Докладывал шпион. Малозаметный пруссачок, недавно окрестившийся, был послан в город за две недели до вылазки, под предлогом закупки бочонков с мёдом. Генрих понимал, что с отрядом в двадцать человек, шастать возле Дятлинской крепости опасно, но жажда наживы взяла вверх.

Арбалетный болт чиркнул по верхнему краю щита, вонзился в глаз, выламывая затылочную кость. Помощь святого отца в отпущении грехов не требовалась. Генрих рухнул с коня без звука, ковёр травы смягчил падение, но мёртвому телу было уже всё равно.

– Прямо в яблочко. – Прошептал Семён.

Гибель предводителя ливонцев оказалась переломным моментом в сражении. Команд больше не подавалось, стрелы с соседней ладьи били в упор, казавшиеся безусловная победа уходила из рук.

– Генрих пал. – Прокричал сержант, внося панику в рядах кнехтов.

– Поднажмём ребята. – Прорычал Пахом и перепрыгнул на соседнюю ладью. За ним последовала команда, два удара вёслами проредили строй противника, Ильич сбил удар короткого меча, увернулся от секиры и заколол кортиком первого противника. В этот момент по животу резанул вражеский нож, у Новгородца аж сердце сжалось.

– На! – Крикнул купец и воткнул в раскрытую пасть ливонца свой меч. Азарт боя охватил Пахома, жертвы превратились в хищников. Кирьян подстрелил одного из сержантов, стоявших на берегу, деморализованный враг стал спрыгивать с ладьи пытаясь спастись в ближайшем лесочке.

– Секи схизматиков. Наша взяла! – Ильич бежал к лошади, возле которой копошился оставшийся ливонец, пытаясь вынуть ногу мёртвого Генриха из стремени.

Победа была полной, в живых из всех нападавших остался только пруссак. Добыча была скудной, доспех Генриха с его лошадью по цене превышал стоимость всего вооружения отряда ливонцев. В живых на второй ладье осталось пять человек, среди людей Пахома Ильича потерь не было, четверо легкораненых не в счёт. Продолжать дальнейший путь решили на следующий день, раненым требовался отдых, да и пленного допросить не мешало.

Пруссак запел подобно весенней певчей птице, жалуясь на свою горькою судьбу. Хвалил храброе Православное воинство, ругал Генриха-собаку, мечтал поскорее обратиться в истинную веру, стоять на страже земель Русских и если будет позволено, то за небольшое вознаграждение шпионить в Ливонии. Последняя фраза была произнесена явно зря, присмотревшись внимательнее к пленному, купец потерпевшей ладьи Захар Пафнутьевич опознал соглядателя.

– Да это гад сидел за соседней лавкой в харчевне, вспомни, Пахом Ильич. – Раненый в ногу купец схватил за грудки пруссака и стал трясти словно грушу.

– Раз сидел рядом, значит, мог слышать, что на восходе в путь пойдём. – Сделал вывод Ильич.

– Это не я, меня заставили, секли кнутом. – Врал пленный.

Глянда был из племени кривингов, может, и пороли его в детстве, да видимо мало. Два года назад он прибежал к ливонцам и выдал местонахождение древнего капища, охотно проводив до места отряд изуверов-паломников. Может и прельстило возможность обретения новой веры изгоя, но скорее всего толчком к предательству послужил отказ старейшины выдать свою дочь замуж за Глянда. Шпионить в Луках он вызвался сам, поскольку хорошо говорил на местном наречии и кроме, как пакостничать ничего не умел.

– Пусть роет могилу для псов ливонских, видеть эту мразь не хочу. Стольких душ сгубил окаянный, тьфу. – Пахом Ильич сплюнул и отошёл в сторону трофейного барахла.

Тело Генриха, как вещественное доказательство разбоя зашили в мешок, заставив Глянду обмазать труп мёдом, чтоб не протух. Убитых русичей похоронили на холме, выбрав место, где река при разливе не затронет могилу. Доспех рыцаря и сержантов Пахом забрал себе, остальное вооружение погрузили на ладью Захара.

– Думаю Пахом Ильич, если б не ты, порубали бы нас схизматики. Так что лошади по праву твои. – Предложил раненый купец Новгородцу.

– Добро Захар Пафнутьевич, чтоб сподручнее нам было далее идти, пяток своих людей на твою ладью дам. Дай Бог, доберёмся до Новгорода без приключений. – Пахом выручал соседа, не забыв при этом освободить место на корабле для коней.

Вечером, перед сном Пахом Ильич внимательно потрогал место короткого пореза на своём жилете. За неизвестной тканью прощупывались пластинки. После боя Ильич так и не переодевался, слишком много забот свалилось за один день. Расположившись поудобнее, укутался в одеяло, и уснул, положив руку под голову.

Глянда полночи тёр верёвку о дерево, к которому был привязан. Страх скорой смерти придавал ему силы и проворства.

– Русские свиньи, всё равно сбегу. – Повторял скороговоркой пленник.

Вскоре пенька развалилась на торчащие в разные стороны волокна – руки шпиона стали свободны. Ладья Захара была всего в трёх шагах, туда, перенесли оружие убитых. Схватить хотя бы нож и бежать, без оружия в лесу не выжить. На ладье кто захрапел, планы рушились, пруссак посмотрел по сторонам и увидел нужное оружие, торчащее из бревна рядом с костром. Этим ножом разделывали мясо, когда справляли поминки по убитым русским. Кто-то по рассеянности оставил тесак и теперь Глянда был вооружён.

– Одного, надо убить хотя бы одного, иначе дома не поверят, что удалось ускользнуть. – Сказал про себя лазутчик.

Во сне Пахом несколько раз перевернулся, и теперь рука лежала как раз на шее, словно кто-то подсказал защитить уязвимую часть тела.

– Скоро, скоро уже буду дома. – Ильичу снилась Марфа, кормившая грудью крошечного ребёнка. Жена смотрела на мужа, вдруг вздрогнула и закричала: – Берегись Пахомушка.

Глянда скривился, увидев лежащего купца с прикрытой шеей, придётся бить в сердце. Это был тот самый русский, который зарубил Вальтера, а сержант всегда относился к пруссаку хорошо. То кость недогрызанную даст, то куском хлеба угостит.

Нож ударил в грудь и сломался пополам, у Глянды глаза вылезли из орбит, когда он смотрел на обломок клинка в своей руке и приподнимавшегося Пахома.

Нечеловеческий вой разнесся в ночи, лезвие кортика пригвоздило к земле босую ступню прусса, лагерь моментально проснулся, шпиона скрутили, в руках несостоявшегося убийцы обломок ножа. Какие ещё нужны доказательства?

– Марфушенька дорогая, жизнь мне твой голос спас, в Софии свечку поставлю. – Тихо, сам себе сказал купец.

Утром, раздетого догола, накрепко связанного по рукам и ногам Глянду положили на муравейник. Ладьи уходили на Новгород, пруссак призывал сначала своего нового бога, затем отрекшись от него взмолил старым богам. Никто не пришёл на помощь. Новый был видимо слишком занят, старые – не помогали предателям.

(Весьма жестокая казнь, человек привязывают к бревну, исключая возможность совершать движения, кладут в муравейник ноги и оставляют на сутки.) (Сержанты, или Graumantler – обслуживающий персонал)

Терем Пахома Ильича стоял возле смотрового колодца, что означало водопровод под боком и деревянная мостовая с парапетом. Хочешь пройтись пешком, не запачкав ноги, пожалуйста – гуляй на здоровье, ширина три с полтиной аршина. Двухэтажный дом разделённый сенями окружён крепким забором, во дворе места мало, но так со стороны улицы не видно. Внешний вид здания рассказывает о достатке владельца, его общественного положения в городе, многие соседи Ильича украшали только фасад, напрочь забыв о других сторонах дома. Пахом придерживался такой же концепции архитектуры, с одним исключением: – на заднем дворе стоял флюгер. Подобную конструкцию он подсмотрел в Бирке, и по прибытии домой скопировал. Фольга от шоколада, сложенная в шкатулку, теперь должна была быть наклеена на маленького петушка, отчего со стороны тот будет выглядеть как из цельного серебра.

На пороге стояла Марфа с новорождённым и двое детей Новгородца, о том, что ладья пришвартовалась и разгружается, домашние уже знали. Девятилетний сорванец, ошивающийся у причалов, бежал со всех ног, принеся радостную весть.

– Батька вернулся, батька! – Илья не вытерпел и бросился к отцу. Тут же на шее повисла Нюра.

– Ой, пустите, задушите. – Из глаз Пахома потекли слёзы, вот оно, отцовское счастье.

За воротами заржала лошадь, телега с подарками, наконец-то поспела за купцом. Подхватив детей обеими руками, Ильич подошёл к жене, Марфа улыбалась, показывая маленький сопящий свёрток.

– Тише, разбудите сыночка. – Попыталась предупредить домашних Марфа. Ребёнок не внял и расплакался, выразить радость другим способом, маленький не смог.

После обеда семейство Пахома Ильича разбирало подарки, попутно слушая рассказы о приключениях. Новгородец первый раз в жизни рассказывал чистую правду о торговом походе. Сочинять сказки не имело смысла, последний месяц был настолько богат событиями, что посторонний слушатель наверно бы усомнился, а многие бы его поддержали. Да вот только никто из усомнившихся не имел механической штуки, способной сшивать ткани, коричневых плиток шоколада и замечательной фуражки с белым чехлом.

– Вот, что мои дорогие, нам с мамкой поговорить ещё надо, а вы дуйте к себе. – Обратился Пахом к детям.

Приказчики Пахома Ильича: – Ефрем и Иван перегружали товар, нанятая телега везла бочки с дёгтем к покупателю, цена и количество были заранее оговорены, ещё перед отплытием Новгородца. Лошадки, взятые на саблю, покорно плелись за следующим транспортным средством. Вопреки всем ожиданиям приказчиков львиная доля груза должна была быть отправлена не в лавку, где уже и торговать было нечем, а домой к хозяину. Увесистые тюки из незнакомого материала, похожего на жёсткую парусину, были наглухо зашиты. Странные сундуки, сколочены из досок с большими щелями, пестрели непонятными рисунками.

– Смотри, Ваня, наверно мастер их делающий был зело пьян. – Поделился наблюдениями Ефрем со своим другом относительно ящиков.

Иван, помня наказ Ильича перевозить сундуки строго вертикально, сунул в отверстие ящика руку и вытянул длинную древесную упаковочную стружку. Покрутив её в руках, засунул себе в ноздрю и показал Ефрему. На громкий смех стали оборачиваться окружающие, вскоре люди, находившиеся у причала, катались по земле, держась за животы. Работа пошла веселее, кормчий следил за выгрузкой судна, показывая очерёдность груза который можно забирать. Вскоре ладья опустела, гребцы должны были перевезти судно к корабельному сараю, чтобы завтра осмотреть днище и сделать нужный ремонт. Отплытие планировалось через пятнадцать дней.

Рано утром, не выспавшийся, но очень довольный Пахом отправился на торг, в свою лавку. Дом Ильича стоял в Славенском конце, до рынка – рукой подать. По дороге Новгородец обдумывал слова, сказанные Лексеем, когда они разговаривали в палатке, перед отплытием.

– Судьба Пахом Ильич, очень интересная штука. Вот сейчас мы собираемся воевать с татарами, иначе нельзя. Чем больнее мы укусим их здесь, тем легче будет Александру принять тяжкое решение о союзе с ними. Дружат только с сильными, слабых порабощают. Рассказывать это тебе Александру или нет, не знаю, сам решай. Даниил Галицкий примет сторону католиков, сто лет не пройдёт, как его княжество рухнет. Кто из них прав, кто нет, надо ещё разобраться, ясно одно – чем меньше русских падёт в этой войне, тем лучше.

То, что князя нет в городе, Ильич узнал ещё на пристани, когда зашитое в мешок тело Генриха отправляли на ледник. Так что, после инспекции лавки, Новгородец думал навестить посадника, повод для этого был. Нападение на купцов не приветствовалось ни в самом Новгороде, не в Ордене. Тело для погребения, скорее всего, заберут, а вот имущество разбойника, Пахом с удовольствием продаст.

– С возвращением Пахом Ильич, как расторговался? Что-то товара не видать у тебя. – Купец соседней лавки вежливо раскланялся, крутя спрятанной за спиной левой рукой дулю. Этому жесту завистливый сосед научился совсем недавно, у франков, когда был там по торговым делам. Невдомёк ему было, что в соседней стране данный жест издевательства применяют уличные проститутки.

– Скоро увидишь, Григорий Фёдорович. – Пахом хотел плюнуть, да во рту пересохло, с тем и расстались соседи.

Через пару минут Ефрем привёз зеркала. Самое большое, аршин с хвостиком высотой с помощью досок и гвоздей от ящика примостили на стене.

– Двенадцать с половиной фунтов золота за него. – Ильич указал пальцем на свое отображение.

– Пахом Ильич, а кто ж купит то? – Иван, стоявший рядом у стойки, не понял, за что столько золота. За хозяина или за огромнейшее стекло.

– У кого гривен куры не клюют, тот и купит. На зеркалах сзади вес указан, да вы неучи всё равно не поймёте. Записывайте на бересте, пока я добрый, учить Вас буду. – Ильич подошёл к ящику, достал из кителя блокнот, на котором были записаны арабские цифры с переводом на старославянские буквы.

– Золотом брать с схизматиков, с православных можно мягкой рухлядью. – Ликбез устроенный Пахомом прервался через полчаса, пришёл первый посетитель.

Наученный горьким опытом торговли в Смоленске, Новгородец отправил в Софийский храм гонца, с целью привлечь любого монаха подежурить в лавке. Причиной прихода священнослужителя называлось дорогое пожертвование, привезённое от греков.

– Бесовство, чур, меня! – Закричал священник, неистово крестясь, видя своё отображение.

-Сам Патриарх Никейский Герман II, освятил это зеркало, пошто напраслину возводишь? – Пахом Ильич был грозен, фунт ладана, лежащий в мешочке, перевешивал любые слова церковника.

– Бе…, сам Патриарх? – Священнослужитель, услышав грозное имя, немного смутился.

– Мне нужен священник, который будет находиться в моей лавке, покуда идёт торг. А вот это – дар нашему Храму. – Пахом протянул небольшой мешочек.

Общий язык был найден, по накатанной схеме, Рафаил, так звали священника, согласился находиться в лавке, после разрешения своего руководства. Вооружившись кружкой для пожертвований, он сидел в углу на ящике, подложив под себя овчинную шкуру.

Пока Ильич ходил к посаднику, по пути заглянув к кузнецам в лавке с зеркалом было столпотворение. В соседней лавке, Григорий Фёдорович за день похудел на пару килограмм, от злости и зависти. К нему то же заглядывали в лавку, крутились в ней, что то осматривали, но не найдя искомого предмета уходили. Не повезло и сбитенщикам, Пахом Ильич чётко просчитал возможный ажиотаж, поставив своих продавцов пирожков и сбитня возле лотка лавки. Нанятый за еду пострелёнок, который извещал семью купца о прибытии, носился по торгу, рассказывая о возможности поглазеть на себя самого.

То, что стоимость зеркала превышала цену полностью снаряжённого корабля для дальнего плаванья, новгородцев не смущала. Самыми массовыми посетителями были женщины, к дому Пахома стали прибывать посыльные от многих состоятельных людей города с предложением отобедать, а заодно и нанести ответный визит. Хитрый маркетинговый ход – принёс результат, клиентура для Нюры была создана.

Во двор Посадника Михалко Степановича, Ильича пустили не сразу, пришлось немного обождать у ворот. Аудиенция заняла не более пятнадцати минут, Пахом рассказал о нападении на ладью рыцарем Генрихом, сообщил, что тело в леднике у причалов, свидетели вся команда, а доспех нападавшего у него дома. Посадник поинтересовался как дела, что нового в Смоленске и выпроводил Ильича, сославшись на неотложные дела.

– Симеон, извести Орденское посольство, что их пёс-Генрих, подобно татю кровожадному пробрался в наши земли и, пытаясь лишить живота наших купцов, сгинул вместе со своим отрядом. – Обратился, Глава города к секретарю.

Посадник задумался, это был третий случай за два месяца, когда на купцов нападали рыцари Ордена. Слава Богу, в этот раз всё обошлось, в первых двух, семьи с трудом смогли выкупить своих кормильцев.

– Рожу бы им начистить, так купцы взвоют, что торговлю перекрыли. – В сердцах вслух высказался Михалко Степанович.

– Ага, снова на Ярославом дворе вече соберут. – Подтвердил мысль Симеон.

– А мы на Софийской стороне своё сможем, тут не известно, чья возьмёт. Чую, не к добру всё это. – Продолжил Посадник.

Пахом Ильич постоял невдалеке от своей лавки, усмехнулся, наблюдая за толкающейся публикой.

– Прут как в Софию. – Подумал про себя купец.

Пора было выполнять вторую часть задуманного плана, поправив на голове фуражку, Ильич зашагал в свой терем. Домашние уже ждали, Нюрка аж извелась вся, крутясь возле мешка, где лежала швейная машинка. Предстоял секретный разговор с дочерью, как она отреагирует на 'пойманный голос', не лишится ли чувств, размышлял Новгородец. На крыльце терема сидел Илья занятый выстругиванием из деревяшки меча. Отрок был настолько поглощён работой, что не заметил отца.

– Как успехи, Ильюша? – Поинтересовался Пахом.

Мальчик оторвал взгляд от заготовки, отложил нож в сторону, встал, поклонился и поприветствовал главу семейства.

– Доброго здравия, батюшка. Мы с мальчишками на ручей собрались завтра идти, а без оружия никак. – Отрок показал почти готовый меч.

– На Тарасовец что ли? – Уточнил название ручья Ильич, подходя к двери дома.

– Исстино батюшка, на него. Рыбки половим, может зайца споймаем. Там это, Нюрка в горнице сидит, тебя, тятенька, дожидается. – Илья хотел было проводить отца, но заметив просунувшегося в створку ворот своего дружка Филина, подхватил ножик и прыснул со двора.

Нюра услышав разговор отца с сыном во дворе, тут же схватила пяльцы и уселась на лавку, мол, никакого любопытства, сижу, вышиваю. Подумаешь, мешок на столе стоит, мало ли мешков в доме. В свои тринадцать лет, девочка умела читать и писать, с помощью больших ножниц кроила сарафаны для кукол, которые потом продавались в лавке отца. В общем, умница и мастерица.

Ильич открыл дверь в кладовку, повесил ключ на пояс и от лучины зажёг свечу. Здесь лежали сумки с выкройками, готовое платье и диктофон, с записанным уроком. То, что собирался сделать Пахом, было настоящей революцией в Новгороде. Портные, конечно, были, но среди них, не было не одной женщины, а тем более девочки. Женский труд использовали на всех стадиях пошива одежды, от приготовления материала до сшивания тканей, но всегда в роли хозяина готового платья выступал мужчина. Сейчас Ильич хотел отдать все бразды правления этого бизнеса в руки своей дочери. Она будет шить одежду для знатных жён и дочерей бояр, зажиточных купцов, возможно и княжон. Сама будет устанавливать цену, торговаться, рекламировать свою продукцию и искать рынки сбыта. Поначалу Ильич будет помогать, но только до первого успеха. В уроках кройки и шитья было рассказано, как заинтересовать и создать клиентуру, Новгородец сам почерпнул немало нового для себя.

– С Богом. Слушай дочка внимательно, ничего не пугайся и ни слова никому, что услышишь, даже мамке. – Пахом запер дверь в горнице и стал расстегивать сумки.

Нюра не проронила ни звука, отец рассказывал удивительные вещи, сказки, услышанные в детстве о скатертях самобранках и подводном князе, уже казались старыми историями. 'Пойманный голос' говорил незнакомые вещи, почти по-русски, со странным акцентом, но понять было можно, тем более тятенька всё показывал и объяснял. Красочные картинки с девушками демонстрировали готовые изделия, от которых дух захватывало.

– На сегодня хватит. – Сообщил отец дочке. Пахом Ильич аж упарился, передвигая выкройки и показывая работу швейной машинки. После смоленского служки из подвала церкви, купец мог объяснить и показать принцип работы механизма даже слепому и безрукому.

– Папенька, а когда платье примерить можно? Зело интересно посмотреть, придётся ли по фигуре новый наряд. – Нюра показала рукой на завёрнутый в полиэтилен объект вожделения.

– Как стёкла в горницу вставят, так и можно будет. Тимофей плотник, уже давно придти должен был, где его черти носят? – Ильич отвечал дочери, одновременно завязывая верёвку на мешке со швейной машинкой.

Утром следующего дня семейство купца собиралось идти в церковь. Марфа помогла дочке надеть новый наряд, от бесчисленного количества стразов, украшающих платье, слепило глаза. Ильичу очень хотелось заиметь карету, которая была нарисована на одном из рисунков с моделями, но как её сделать купец не знал. Жена оставалась дома, присматривать за младенцем, идти в Софийскую церковь было далековато, а чтобы застудить ребёнка, много времени не надо.

Отстоять службу в храме Пахому Ильичу удалось чудом: приметивший его Рафаил в благодарность за афонский ладан поставил семейство слева от алтаря, чем вызвал недовольство знатных бояр – ведь места в Софии были закреплены за прихожанами в соответствии с положением, которые те занимали в городе. Пахом не входил в 'золотую сотню', капиталы его были более чем скромны, но у Ильича был козырь: – красавица дочь затмевала всё золото, навешанное на боярах вместе взятых. Пока шла служба, Ильич то и дело слышал разговорчики о своей персоне, лестного было мало, приходилось терпеть. Жёны и дочери бояр почти плакали, и если женщинам хотелось выглядеть не хуже купеческой дочки, то девицы готовы были рвать на себе волосы. На воскресную службу обычно водили будущих невест, внешний вид последних явно уступал Нюре. Потенциальные женихи не сводили с неё глаз, уши Пахома стали малинового оттенка, ради дела – приходилось терпеть.

Нюра была довольна, ещё никогда она не чувствовала такого внимания к своей персоне, десятки парней не сводили своих глаз с неё. Единственное огорчало, она не знала как себя вести в подобной ситуации. Взгляды мужчин раздевали её прямо в церкви, что одновременно льстило юной даме, давая осознать власть над смотрящими, и пугало.

– Надо будет расспросить маменьку, что делать в таких случаях. – Твёрдо решила про себя Нюра.

Служба закончилась и люди стали потихоньку расходиться, для того чтобы собраться перед входом на площади, а оттуда начать движение по домам, попутно рассказывая новости, коротая дорогу. Вот тут то и появлялся шанс у молодых людей показать себя перед невестами. Можно было пройти рядом и громко, как бы невзначай поведать своим друзьям, что там то и там-то стояла такая прелесть, глаз не отвести и ради неё можно сделать всё, что угодно. Умудрённые опытом старшие, просто показывали взглядом своим отпрыскам, возле кого надо продефилировать, а иногда, подсчитав все за и против, подумывали о засылке сватов. Мнение детей их ни сколько не интересовало.

Выйдя из церкви, Ильич второй раз пожалел, что у него нет крытого возка на колёсах. Вокруг вертелись купеческие сынки, но надежда была на других. Умом Пахом понимал, что главное было 'засветить' новый наряд дочери, остальное шло прицепом, но сердце хотело всё и сразу.

– Батюшка, можно я вперёд побегу, а то ребята наверно заждались? – Напомнил о себе Ильюша. Ребята договорились поиграть на ручье, имитируя нападение ливонцев на ладью Пахома Ильича.

– Ступай рядом, и не вздумай бежать. Обождут твои дружки. – Новгородец изображал важного купца и не собирался из-за детской прихоти менять свой образ. Раз вместе ушли, то вместе и придут домой.

Дома Ильич переоделся и направился на торг, навестить лавку. Нюра сидела у матери и делилась своими впечатлениями. Марфа иногда посмеивалась, давая дельные советы, восхищаясь не по годам умной дочерью. На ручье в это время шёл спор между ребятами, никто не хотел имитировать Глянду.

– Дочка купчишки имеет платье лучше, чем у жены Посадника! Правильно мне говорила маменька, не будет с тебя толку. – Михалко Степанович битый час терпеливо выслушивал ворчание своей жены. Кабы не любовь к своей супружнице, давно уж огрел палкой. Он вспомнил Пахома Ильича, купец приходил к нему вчера и жаловался на Орден.

– Ну не идти же мне к нему выпрашивать платье для тебя, да и не влезешь ты в него. – Пытался остудить пыл жены Посадник.

– Да где уж, дождёшься от тебя, увалень. Сама схожу, раз зад свой ради жены оторвать не можешь. – Мила сверкнула карими очами, ещё секунда и Посадник побежал бы к дому Ильича, выполнять прихоть жены. Михалко Степанович боялся супружницу пуще отряда рыцарей, но мужское самолюбие выставило последний щит перед напором супруги.

– Раз так, то скатертью дорога. – Выпалил Посадник, немного погодя сообщив, что гривны лежат в сундуке, и счёта им не ведомо.

Предлог посещения дома купца Миле подсказал Симеон, с его рассказа выходило, что удачливый Пахом сумел взять на саблю рыцарского жеребца, лучшего подарка для мужа и быть не могло. Обставив свой визит поисками коня, жена Посадника вскоре прибыла к терему Ильича.

– Вот хочу мужу подарок к Троице сделать, да так, чтобы никто не знал. – Мила вела разговор в горнице, где были вставлены огромные, по тем временам стёкла.

– Я в дела мужа нос не сую. – Ответила Марфа, согревая в руках разбавленное водой вино в стеклянном стакане.

– Ну, жёнки то промеж собой завсегда договорятся. – Напирала жена Посадника.

– Давай мужа моего дождёмся, у него всё и узнаем. – Марфе не нравился данный разговор, стряпать делишки за спиной супруга не позволяло воспитание.

– А может дочка поможет? Какой спрос с девицы? – Нашла выход Мила.

Нюра подслушивала за дверью и, помня наставление 'пойманного голоса' уже давно зачислила в свою клиентуру жену Посадника. Только не ожидала она, что всё произойдёт так скоро.

– Звали матушка? – Нюра поклонилась гостье и замерла, парадное платье было давно снято, но изумительный пояс и шарф настолько гармонировал с простым сарафаном, что вопрос о наличии вкуса отпадал сам собою.

После непродолжительной беседы, о коне как-то позабыли. Марфа отправилась кормить малыша, Мила с жадностью рассматривала цветные рисунки, попивая вермут, Нюра же в это время снимала мерки, сверяясь со специальной таблицей. Могла ли тогда знать жена Посадника, что через десять лет принцесса Норвегии Ингеборга, будет отправлять в Новгород чучело своей фигуры для пошива праздничного платья, ссылаясь на дальние родственные связи королевского дома и Новгородской княжны Софии. Тем не менее, Марфа стала первой и самой главной клиенткой мастерской по пошиву модной одежды. Через год, рядом с лавкой отца, на месте торговой палатки Григория Фёдоровича появится здание в два этажа, на флаге будет рисунок: ножницы и сарафан.

Пахом Ильич шёл от кузнечного ряда и не знал, что делать дальше. Заказанные звёзды будут готовы через десять дней, князь прибудет в город через месяц. Все попытки выяснить, где его можно отыскать провалились. Единственным решением было отправляться в устье Ижоры, разыскать пограничный отряд местных жителей и передать старшему конфиденциальную информацию. Своя ладья стояла на ремонте, нанять чужую, чтобы пересечь Ладогу, а затем отмахать сто пятьдесят вёрст на лошади Пахом даже и не думал. Значит, придётся сделать небольшой крюк, когда будут идти назад в Смоленск. Лагерь обустраивать шведы начнут только через год, так что десять дней погоды не сделают.

– Если не знаешь, как поступить, то ничего не делай. – Пахом вслух произнёс фразу, которая пришла на ум и очень купцу понравилась.

В этот момент Иван заколачивал обратно в ящик зеркало. Покупку совершили немецкие Ганзейцы. Новгород тоже входил в торговый союз, но ганзейцами их не называли. Покупку оплатили комбинированно, цветными металлами. Ефрем в уголку с помощью больших весов отмерял бруски меди. Свинец должны были вот-вот подвезти. Оплатить золотом не получалось, его просто не было, серебра еле наскребли на четверть. Пока Иван торговался, смекалистый Ефрем сбегал к скупщикам металлов и прояснил приемлемую цену, теперь оставалось поменять медь и свинец на серебро, а разницу положить себе в шапку. Ильич смотрел на подобное сквозь пальцы, заинтересовать приказчиков долей в прибыли было невозможно – всё равно красть будут. А так и овцы целы и волки сыты, да и торговля более гибкой становится. Здесь главное не перегнуть палку, хороший приказчик тем и отличается, что чувствует эту грань, балансирует и всегда радует хозяина. Ильич зарабатывал на зеркале девятнадцать гривен золотом, сумма баснословная.

( берковец = 10 пудов, пуд = 40 фунтов = 16,38 кг, фунт (гривна) = 96 золотников = 0,41 кг, лот = 3 золотника = 12,797 г, золотник = 4,27 г доля = 0,044 г)

Судьба же купленного зеркала была незавидна – корабль, на котором оно перевозилось, попал в шторм и затонул. Была б цела вся команда, может быть, и удалось спасти судно, но немцы передрались в море и поредевший на четверть экипаж не справился со стихией. Единственный выживший был финн, после того рейса ни разу не подошедший к морской воде.

Дни проходили незаметно, терем Пахома Ильича стал самым популярным в Славенском конце. О доме с серебряным, не менее пуда петушком ходили легенды. Жёны зажиточных купцов наперебой рассказывали истории о том, как чья-то подружка была в гостях в известной горнице, где днём светло как на улице, пила горячий сбитень и угощалась вкусным пирогом под названием 'торт напульон'. Дом Ильича вообще превратился в непонятно что, этакий женский клуб. Одно время он подумывал разогнать эту богадельню, но заказы на пошив нарядов сыпались как из рога изобилия. Тимофей смастерил шкаф с ячейками, точно как на картинке и теперь записи на бересте с размерами многих новгородских барышень лежали, ожидая очереди пошива. Когда вечером к терему подошёл подмастерье кузнеца с известие о готовности заказа, Пахом стал готовиться отплывать в Смоленск.

– Тятенька, к тебе Григорий Фёдорович со товарищами пришёл. – Известил отца Ильюша.

– Его только здесь не хватало, зови гостей в дом, раз пришли. Негоже держать соседей у ворот. – Сквозь зубы произнёс Новгородец.

Пахом Ильич отправился в чулан, натянул тельник, поверх набросил китель, по дороге посмотрелся в зеркало и вышел на крыльцо. Сосед по торгу возглавлял делегацию из четырёх купцов. Двоих из них Пахом знал, остальные были не знакомы. Вечерним гостям традиционный корец с напитком не полагался. Жёнки в это время уже спят, так как с первыми петухами должны идти в хлев доить корову, если есть, а затем проверить несушек на крусадне.

– Доброго здоровья, гости дорогие. С чем пожаловали? – Ильич встретил гостей и проводил в горницу, там уже горели свечи.

– Очень ты удачно на юга сходил Пахом Ильич, товара редкого привёз, торговлю знатную учинил. – Начал разговор Григорий Фёдорович.

– Было дело. – Не стал отпираться от явного Новгородец.

– Прослышали мы, что завтра поутру снова в поход собрался, ты уж извини, что на ночь глядя пришли, время дорого. – Продолжил разговор товарищ Григория.

– Вот что, уважаемые торговые люди, раз время дорого, то давайте говорите по существу. – Пахом встал из-за стола, отправился к шкафчику, достал оттуда глиняную бутыль, обернулся, ещё раз пересчитал гостей и, прихватив нужное количество стаканов, снова уселся на лавку.

– В долю хотим вступить Пахом Ильич. – Заговорил незнакомый купец с немецким именем Ганс Риффе.

– И как Вы это себе представляете? – Заинтересовался Ильич.

– Мы дадим рыбью кость, мягкую рухлядь, ты со своей стороны отвезёшь и обменяешь на новый товар, которым торгуешь у себя в лавке. – Ответил за всех Григорий Фёдорович.

– И вместо одной лавки с одним товаром появится пять? – С усмешкой подвёл итог Пахом.

– Нет. Мой корабль повезёт товар дальше, в земли франков. Их король Людовик Святой охотно купит стёкла, я недавно оттуда, есть связи, друзья. После того как Святоша потрусил евреев, серебро есть в избытке. – Риффе раскрыл все карты.

(Людовик IX Святой (1226-1270) рядом королевских ордонансов запрещал христианам брать деньги у ростовщиков-евреев. В 1234 г. король освободил своих подданных от уплаты евреям одной трети долгов, а евреев обязали вернуть из уже уплаченных сумм одну треть.)

Около десяти ночи купцы составили договор, в случае потери груза, убытки несли все члены концессии поровну, Пахом получал треть, как владеющий информацией, где достать нужный товар. Утром договор отнесли в магистратуру, секретарь Посадника скрепил его печатью и положил на хранение. Поездку в Смоленск пришлось отложить на два дня. За это время Пахому Ильичу так и не удалось выяснить, кто стоит за Гансом Риффе. Между тем вокруг корабля начало твориться нечто странное. Пока судно загружалось моржовыми клыками и шкурками безвинно убиенных зверушек, на судно Новгородца несколько раз пытались наняться подозрительные типы. Команду гребцов чуть не отравили во время обеда, спас пострелёнок, накормивший портового пса кашей. На рассвете, перед отплытием к Новгородцу прибежал мальчишка.

– Дяденька Пахом, Христом Богом прошу, заберите с собой. – Взмолился любитель покормить пёсиков.

– Что случилось, Пелгуй? – Ильич встревожился не на шутку.

– Прибьют меня, после того как Ингра помер, пёс мой, то люди странные крутились, злые, по глазам понял, не жить мне. – Мальчишка заплакал. Вот уже более полумесяца ижорец был на посылках у купца, семьи у него не было, вроде крещёный, но всё равно считал, что мир сотворён из яйца утки.

– Добро Пелгуй, заберу с собой. – Пахом осмотрел мальчишку, сходил к сундуку с одеждой, отобрал порты с рубахой, из которых его сын уже вырос, покопался на дне сундука и извлёк поношенные сапоги.

– Дяденька Пахом, это мне? – Мальчишка ещё не верил, что почти новая одежда достанется ему.

– Переодевайся, только живо, пусть думают, что я Ильюшку с собой в поход взял. – Ильич оставил сорванца в комнате, а сам пошёл посидеть на дорожку со своей семьёй.

Григорий Фёдорович шёл к пристани, покручивая на пальце руки кожаный ремешок кистеня. Свинцовая гирька, размером в половину большого пальца лихо совершала обороты, накручивая шнурок на перст сначала по часовой стрелке, а затем в обратную сторону. Свинчатка весила как новгородская серебряная гривна. С одной стороны незамысловатое оружие, а с другой – незаменимый эталон веса при торговле. Фёдорович шёл провожать ладью Пахома Ильича, почти весь свободный капитал был вложен в новое предприятие, как тут не проверить? До причала с ладьёй оставалось шагов сто, смолистые маленькие лодочки подобно черепахам лежали на берегу, поджидая своих хозяев, как Григорий заметил знакомую фигуру Ганса.

– То ж волнуется, уснуть немчура не может. – Подумал про себя Фёдорович.

Риффе стоял возле одинокой рыбацкой лодки и о чём-то беседовал с рыбаком. Может и не обратил бы на этот факт своё внимание Григорий, да только разговор шёл по-итальянски. Новгородский рыбак, владеющий италийской речью, был равносильно найденной на дороге золотой гривне. Всякое конечно бывает, но Фёдорович много колесил по свету, разговорную речь латинян понимал.

– Держись рядом с Новгородцем, близко не подходи, если что, всегда догонишь на волоке. Запомни, нам надо знать, откуда он берёт товар, как узнаешь – убей. Связь держи через Одноухого киевлянина, он живёт в Смоленске, по золотой бляхе он поймёт, кто ты. – Ганс давал последние наставления своему шпиону.

Новгородский купец Григорий Фёдорович был завистлив, жаден, иногда обманывал, но никогда не предавал своих товарищей.

– Ну, ты сволочь нерусская. – Прохрипел Григорий Фёдорович и бросился с кистенём на Ганса.

Гирька ударила немца по скуле, целился Фёдорович в висок, но проклятущий Риффе дёрнулся, и почти увернулся. Два тела упали одновременно, одно с разбитой челюстью, второе с ножом в сердце. Подельник Ганса подтащил тело новгородца к лодке, повернул набок, вытащил метательный нож и аккуратно притопил в реке.

– Сhecche si dica, lui ha ragione*. – Прошептал рыбак брызгая водой на разбитую морду Риффе. *(как ни говори, а он прав)

Чезаре пятнадцать лет работал на разведку Дожа Венеции, голландец Якоб Риффе, выдававший себя за Ганса, год назад завербовал итальянца, даже не осознавая, что тот, двойной агент. Веницианцы пронюхали, что во Фландрии придумали выдувать стекло и делать из него зеркало. Все попытки перенести производство в Венецию проваливались, а тут, в холодном Новгороде появляются зеркала, абсолютно плоские и громадных размеров.

Перевернув стонущегоРиффе лицом к песку, итальянец резким движением сломал ему шею. Вложив в руку левши нож, Чезаре прыгнул в лодку. Он будет держаться чуть впереди новгородской ладьи, иногда отставая, но всегда будет создаваться впечатление, что просто совпал маршрут следования.

В Ижору Пахом не пошёл, чувствовал, что нельзя. Подменив кормчего, Ильич стоял за рулевым веслом и насвистывал песенку. Одинокая рыбацкая лодка постоянно маячила на траверзе и не давала покоя вперёдсмотрящему.

– Странный какой-то рыбак, течений не знает, рыбу не ловит, как думаешь, Пахом Ильич? – Обратился к хозяину кормчий.

– Кажется мне, заслан он, постоянно на нас оглядывается. – Новгородец рассматривал лодку в подзорную трубу.

– Дяденька Пахом, а можно мне глянуть? – Зуёк Пелгуй носился по ладье, проявляя любопытство, расспрашивал гребцов о каждой мелочи на ладье. Его вооружили небольшим ножом, подогнали по фигуре потёртый ливонский кожаный пояс и теперь юнга чувствовал себя настоящим морским волком.

– Смотри, только в воду не урони. – Предупредил Новгородец, протягивая трубу.

– Когда Ингра умер, этот рыбак был там, Дяденька Пахом, это он зло смотрел. – Пелгуй чуть не свалился на палубу. Ильич подхватил мальчика, отобрал трубу, посмотрел сам ещё раз и скрипнул зубами.

– Вёсла на воду! Живо! – Отдал команду Новгородец.

– Догонять будем? Пахом Ильич. – Уточнил кормчий.

– Если зуёк не ошибся, то сейчас многое узнаем, особенно, кто хотел нас потравить. Кирьян, снаряди самострел и давай на нос, пусти стрелу, да постарайся не прибить гада. – Ильич последний день провёл на нервах, после попытки отравления все продукты для команды таскали из его дома, Григорий Фёдорович обещавший проводить ладью вообще не явился.

Чезаре увидел, что ладья новгородца вооружилась вёслами, почуял неладное и, повернув руль, направил лодку к берегу. Стрела, пробившая парус только подтвердила его догадку. Расстояние стремительно сокращалось, боевой темп гребли длится не более пяти минут, но за это время гребцы выжимают всё, на что способны.

– Presto, Presto. Рarolaccia* – Подгонял своё судёнышко венецианец. ( Быстрее, быстрее. Нехорошая женщина)*

Убийце повезло, лодка выскочила на песок озера, Чезаре рыбкой выпрыгнул из неё, сделал кувырок и зигзагом помчался к роще, арбалетный болт распорол ухо, практически оторвав от головы, но жизнь не забрал. Обливаясь кровью, итальяшка спрятался за деревом, он видел, как ладья подошла к берегу, как несколько людей проверив его лодку, спустили парус и привязали к новгородскому судну. Догнать пешком ладью не представлялось возможным, а главное катомка с золотой бляхой будет потеряна навсегда.

– Dio mio! Tutto e di gran lunga piu complicate* – Прошептал Чезаре прижимая лоскуты уха к голове. ( Боже мой! Всё куда сложнее.)*

– Убёг гад, Пахом Ильич, ранил я его, Богом клянусь. – Оправдывался Кирьян, показывая окровавленный лист берёзы.

– Бес с ним, отчаливаем ребята. – Ильич внимательно следил за берёзовой рощей, но ничего подозрительного не замечал.

Разложив по отдельности все вещи из котомки, Пахом ощупывал каждую тряпку, ничего подозрительного не было. Каравай хлеба был свеж, не иначе дня не прошло, как пекли. Ильич давно заметил за собой, что пережитое волнение проходит после еды, запах хлеба щекотал ноздри, и Новгородец не выдержал, оторвал кусок.

– Ух ты! – Всё что мог сказать купец. Из большего куска хлеба торчала золотая пластина, она напоминала по форме треугольник, который как-то рисовал Лексей. Присмотревшись внимательнее, Ильич схватился за сердце.

– Киевлянин из сна, точно. Такая же бляха с отчеканенным глазом на углу пластины. – Пронеслось в голове.

– Что там? Пахом Ильич. – Команда столпилась вокруг купца, наблюдая за кусочком золота в руках патрона.

– Ну, зуёк, ну молодец. Ребята, помните, в Смоленске татя поймали? Что лавку хотел спалить. У него точно такая же бляха была. – Новгородец поднял бляху над головой, показывая её людям.

Возле рыбацких лодок толпился народ, в основном рыбаки с семьями, но были и двое стражников. Причиной столпотворения были два мёртвых купца, лежащие на берегу, почти у самой воды. Русский купец улыбался, казалось, что перед смертью он сделал что-то очень важное, что обеспечит ему райские кущи, где апостол Пётр распахнёт ворота, впуская его внутрь. Схизматик с разбитой челюстью и гнилыми раскрошенными зубами лежал мордой вверх, его труп перевернули, когда осматривали.

– Что-то нечисто, смотри Саава, нож то, бросковый. – Рослый, с седой бородой дружинник положил на вытянутый палец нож, точно посередине.

– С чего решил? – Ответил второй.

– Господи! Учишь Вас, учишь, внимательнее смотри, вишь, ножик ровно лежит, вместо рукояти верёвка намотана, баланс вымеряли. – Наставлял старший соратника.

– Ну и что с того? – Саава никак не мог уловить ход мысли товарища.

– А то, что тот, с разбитой мордой нож в сердце вогнать не мог, рука скользнёт, да и шея сломана. Был ещё кто-то, кто ножик в руку схизматика вложил. Он убил нашего, затем порешил второго. Придётся к Посаднику идтить, иноземца убили. – Седобородый завернул нож в холстину и направился в сторону города.

Ладья Пахома Ильича летела по реке подобно стреле, выпущенной из тугого лука. Сильный попутный ветер сводил на нет, все попытки течения придержать судно Новгородца. За кормой собирались грозовые тучи, но казалось, что ладья обгоняет их. До Смоленска оставался один день перехода. Ещё никогда купцу не удавалось так быстро преодолеть сложный маршрут торгового пути. Ильич включил рацию, но кроме треска ничего не услышал.

– Далековато ещё. – С досадой проговорил Пахом.

Лексей предупреждал его, что на связь надо выходить только днём, и радиус действия ограничен. Но сообщить о том, что компаньон уже рядом, Ильичу очень хотелось. Он ещё не знал, что Чезаре идёт по пятам, убив на погосте всю семью, приютившей его на ночь. Схизматик черпал силы из ненависти к русским и жажды отомстить Новгородцу. Переодевшись монахом-паломником, он ловко находил пропитание, выспрашивал дорогу, оставляя за собой лишь убиенные души.

– Аmmazzare, ammazzare*. – Стучало подобно маятнику в его голове. (Убить, убить)*