"Илья Глезер. Любка (грустная повесть о веселом человеке) " - читать интересную книгу автора

засудят его по-новой, прибавят срок или пошлют на Колыму - лес валить. Когда
он забылся под утро в зыбком туманном рассвете, приснился ему вещий сон.
Будто везет он тачку по настилу - тяжелую и коварную, вдруг тачка
перевертывается и заваливает Любку песком с головой. Душно, смертно, темно
под песком. И понимает Любка, что вот-вот наступит ему конец от удушья и
страха. И чувствует он чью-то руку, будто разгребает эта рука песок над
Любкиным лицом, и свежий утренний воздух льется ему в легкие. Поднимает он
глаза, набрякшие от бессоницы и кошмара, и... Тут Любка и вправду распахнул
свои голубые, не успевшие еще потерять наивность, глаза и проснулся.
- Ты чего, сон дурная видела? Головою под одеялу спряталась и орешь. -
Голос принадлежал татарину-контролеру. Он смотрел на покрасневшего Любку
участливо и без обычного презрения к педерастам.
- Ты, Любка, в обед подходи к ОТК - разговаривать надо!
Любка покорно кивнул и вылез из под одеяла. Рахим стоял перед нарами в
уже опустевшем бараке и пристально рассматривал тощую плоть, которую Любка
торопливо укутывал в серью тюремные одежды
- А ты вправду, говорят, человек душить на пересылке? Насилничать он
тебе желал?
- Да, враки это, - забормотал Любка. - Я только табуреткой железной
зашиб нескольких. И нe насмерть вовсе.
- Да ты не оправдывай, я тебя уважать за это очень. В 12 приходи к ОТК.
Было около двенадцати. Тусклое солнце просеивало свои лучи сквозь
дымчатую серо-голубую пелену. Любка, пыхтя и обливаясь потом, доволок тачку
и опрокинул ее, добавляя несколько сантиметров к "памятнику сталинской эры".
Контролер Рахим оскалился в улыбке, жмуря и без того узкие раскосые глаза.
- Идем, Лубовь, говорить буду!
- Ты, дяденька Рахим, побыстрее говори, а то ведь обед пропустим!
- Не надо обед. У нас свой обед будет!
Рахим поднялся и зашагал, ведя Любку за собой. Прошагали они всего
двести-триста метров в сторону от стройки, и Любка увидел себя среди
островка еще не выкорчеванных кустов и деревьев. Присев у одного из деревьев
среди густой травы, Рахим бесшумно приподнял кусок кочки, заросшей черникой
и оплетенной можжевельником. Покопавшись в открывшемся провале, он достал
оттуда какой-то сверток. Не прошло и минуты, как Любка уже жевал мягкое,
тающее во рту сало и вдыхал забытый запах свежего деревенского ржаного
хлеба. Кусок сала был не более спичечного коробка, и Любка откусывал
микроскопические кусочки, стараясь продлить праздник.
- Ты, Лубка, должон понимать, - рокотал поучающе Рахим, - ты теперь
кто? Зэк. А главная профессий наш - уметь спрятал!
- Было бы что прятать, - усмехнулся Любка.
Он дожевал последние остатки сала и старательно собрал все крошки хлеба
с ватника. Не шевелясь, смотрел он, как Рахим завертывает хлеб и сало в
бумагу и прячет в свой подземный тайник.
- Ты, Лубка, молодая и не понимаешь, что есть у тебя
Рахим протянул большую, грубую руку и погладил Любку по плечу.
- Если будешь ласковой со мной, будем все пополам: посылки я каждый
месяц получать. Братья у меня много - восемь!
- Да я не против, - протянул Любка, - так ведь негде: кругом люди
ходят, да менты и комиссары в бараке толкутся!
- Ты не мельтеши, Лубка! Место у меня найдется, я ведь уже пятый год