"Илья Глезер. Любка (грустная повесть о веселом человеке) " - читать интересную книгу автора

вкалывать. Мент один хороший есть. Он по пятниц и сред дежурить Мы ему из
посылки платить, он нас на вахте пристроит: в постеле будем, Лубка, как на
воле, понимать!
- И не страшно тебе, дяденька Рахим?
- Что страшно? - удивился контролер.
- Да с ментами дело иметь! Чай они все коммунисты.
- А что он, не человеки? Менты простые, они же свои, деревенские, и
голодать не хуже наш брат. В селе нет ни хуя - все совет забрал. Зарплата -
маленький. Вот и торгуют они с зэками. И ты подумать, Лубка, у нас срок
есть, а они - бессрочники: всю жисть в зона!
Любка и не заметил, как Рахим, медленно подвигаясь, оказался совсем
вплотную. Не шевелясь Любка застыл в ожидании, запутавшись в собственных
ощущениях. Впервые за полгода он почувствовал человеческую теплоту, впервые
за полгода с ним разговаривали без презрения и боязни запачкаться,
опозориться около "пидора". Впервые за полгода здоровая "вольная" пища
ласкала его язык. И все же была во всем этом какая-то горечь и унижение. Не
мог Любка это выразить словами, но понимал всем естеством, что ласки все
эти - купленные, что добрый сорокалетний Рахим противен ему физически. Но
так истосковалась душа и тело Любки по ласке и любви, что, не сопротивляясь,
отдался он Рахиму тут же в кустах, уткнувшись головой в кочку и стараясь в
можжевеловом запахе утопить тяжелый дух, исходивший от прокуренного,
прокопченного рта контролера.
- Ты, Лубка, хороший, нежный, - шептал Рахим, - ты только мой жена
будешь! Если кому дашь - убью! Мы, татар, ревнивый - не терпим обман.
Любка молчал и старался не дышать, чтобы не чувствовать прогорклого
дыхания.
И еще было ему колко и неприятно в промежности. Натягивая серые брюки,
Любка не глядя на Рахима, спросил:
- И чего у тебя вокруг хера все бритое? Мандавошки что ли заели?
Рахим добродушно рассмеялся:
- Музульман мы, понимаешь? В нашей вере все должно брить: вокруг хую и
подмьшжой.
- Колко мне, дяденька Рахим!
- Ты потерпи, Лубка, - через недель пару новые волосы у меня вырастут.
Я уж их не тронь - для тебе, жены моей, беречь буду.
- Ну пойдем, супруг долгожданный, - шутливо заговорил Любка, - ты
бумажки расписывать, да жопу просиживать, а я - жопу надрывать, тачки эти
ебаные толкать!
- Ты, Лубка, меня слушать - не будешь жопу рвать. Я тебе десяток тачек
приписывать буду, так? И еще ты, как бригадир не смотрел, - положи в тачку
ватник, а сверху песками, да камнями посыпай, понял?
- Ох ты, как же я не сообразил, сам-то!?
- Женщин ты, Лубка, мозга у тебя не мужская. Ты меня слушишь - жить в
зоне как в раю будишь!
И потекла Любкина жизнь, словно вода в бурливом весеннем ручье.
Подкрепляемый Рахимовым хлебом и салом, а иногда и копченой колбаской, он
ожил, повеселел и бодро толкал полупустую тачку, выглядевшую внешне вполне
легально, хотя под тонкий слой песка Любка умудрялся запихивать два ватника
(свой собственный и Рахимов). К татарину и его запаху он постепенно привык и
стал находить даже удовольствие в их встречах на вахте под охраной знакомого