"Илья Глезер. Любка (грустная повесть о веселом человеке) " - читать интересную книгу автора

подобрал, накормил, в малину привел, а она меня шмонать начинает. Не помню
как, но схватил ее, проститутку, за горло и голыми руками душить стал. Под
газом, конечно, был. Она, сволочь, хрипит, а руки из моих карманов не
убирает, а это меня еще больше бесит.
- Так это она в беспамятстве, - протянул кто-то из угла.
- Конечно, в беспамятстве, так ведь я-то пьяный был. Задушил ее и тут
же спать завалился, будто после ебли по-хорошему. А на грех в эту ночь менты
на малину наскочили. Так и замели меня с расстегнутой мотней, а она рядом с
задранным подолом. Синяя вся, и руки мои на шее ее застыли. Я и запираться
не стал. Убил и убил. Милиция же меня и благодарила: эта, говорит,
проститутка многих мужиков так обчистила, а доказательства нет. А я,
выходит, свой суд сочинил: был прокурором и адвокатом и исполнителем!
- И не жалко тебе ее?
- Не знаю, может и жалко, да себя еще жальчее: восемь лет схватил.
Любка тихо лежал, разглядывая красную с выпуклыми жилами руку, что
придушила проститутку. Ласковые серые глаза душителя внимательно
разглядывали Любку.
- Так все-таки за что тебя-то прихватили?
- Воро... вор я, - прошептал Любка, вспомнив наставления Ивана.
- Вор, говоришь, - с любопытством спросил кто-то, свесившись с верхних
нар. - Из каких местов? В Москве работал? Назови хоть одно имя, а то многие
говорят, вор, а на деле фраер, за горсть зерна сел.
- У Черного я был...
- Погоди-ка, погоди, я раз Черного встречал. Малина у него была у
Казанки. Еще помню, он мне что-то бормотал о пидорасе, что под проститутку
канает. Как тебя звать-то?
- Любка, - покорно прозвучал ответ.
- Ты вот что, не боись меня, - зашептал душитель в самое ухо Любки. Ты
со мной по-хорошему, и я с тобой. А то ведь тут закон волчий, если кто
узнает, что пидерас, то первое - к параше тебя кинут, а ночью заебут. Понял?
Любка согласно кивал головой. К ночи новый Любкин приятель, по прозвищу
Колька-генерал, вытеснил какого-то старичка из углового, самого укромного
места на нижних нарах, и завалился спать с Любкой, притиснув его к самой
стене. Утром, часов в шесть загремели засовы, и менты стали выкликать по
одному.
- На этап, - пронеслось по камере.
Когда дело дошло до Кольки-генерала, тот лениво слез с нар, потянулся
картинно и, играя мышцами мускулистого тела, поплелся к распахнутой двери
камеры. Остановившись на минуту, он обернулся, кинул взгляд в Любкин угол и,
обращаясь ко всей камере, сказал:
- Ухожу я, братва, может, в последний путь, но оставляю вам,
дружки-приятели, подарок бесценный бабу! - и он указал на дрожащего и
бледного Любку, сжавшегося в комочек на краю нижних нар. - Всю ночь его
ебал - ни с какой бабой сравнить не могу, так что прощевайте и помните мою
доброту!
Дверь камеры захлопнулась, и послышались удары и истерические крики
Кольки-генерала:
- Так за что ты меня, начальник, я ведь только пидораса выдал!
В камере воцарилась опасная тишина. С верхних, воровских нар к Любке
свесилась голова: