"Илья Глезер. Любка (грустная повесть о веселом человеке) " - читать интересную книгу автора

сирена.
- У, блядь, засигналила, - прошипел Седой.
Вдали послышались звуки топочущих, спешащих шагов. Седой метнулся к
двери, и Любка увидел странную и тошнотворно-страшную картину. Часовой
влетел в приоткрытую дверь, запыхавшись, широко открыв рот, он пытался
что-то сказать, крикнуть, но быстрая рука Седого встретила его грудь. И рот
часового открылся еще шире в беззвучном крике. Его большое тело как-то
обмякло, навалившись на грудь Седого, а затем медленно сползло на пол.
- Ну чего ты, е... на мать, стоишь - давай тару!
Любка механически подал Седому небольшой медицинского вида саквояж.
Седой, открыв сейф, быстро стал выгребать и запихивать в саквояж какие-то
коробочки и мешочки. Любка тупо смотрел на умиротворенное лицо часового. На
его защитного цвета гимнастерке быстро расплывалось бурое пятно.
- Ну ты, пидор, с...ный, помогай, что ли!
Любка опомнился и стал лихорадочно нагружать саквояж какими-то
блестящими камешками и цепочками. Через полчаса тишина воцарилась в
Торгсине. В комнате "7 коченело тело часового, и у его соломенно-желтой
шевелюры, безжизненно распластавшейся на влажном паркете, сверкал забытый
впопыхах рубиново-красный камень.

V

Так началась Любкина воровская жизнь. И он быстро приспособился к ней.
Было вольготно и привольно без мыслей о завтрашнем дне, без тяжелого
каждодневного труда, без этого гула одинаковых мыслей и дел, исподволь
превращавших одну шестую земного шара в гигантский концентрационный лагерь.
- Эх, Любка, - любил говаривать хозяин дома, Черный или Тятя, как его
часто теперь величал Любка. - Ну что бы ты была без нас? Крестьянка,
колхозница - в лучшем случае. Но я думаю, что у бабки твоей своя корова
была, да лошаденка. Так ведь? А это значит - кулачка она, да и ты вместе с
нею. И не сгори твое село, выслали бы тебя "товарищи" в Сибирь или в
Казахстан на голодный паек, а то и прикончили бы на месте со всеми твоими
родственниками. Я ведь, Петя, ну, ну ладно, Люба, - я ведь тоже труд люблю
да оседлую жизнь, без крови и грязи этой. Но труд-то свободным должен быть.
А ты гляди - честные фраера вкалывают, а кому весь навар достается? Новой
банде, что себя коммунистами называет. Старая власть была - что пиявки,
пососут кровь да отвалятся. А новые - что удав ненасытный чем больше ему
даешь, тем больше он силы набирает и тем туже тебя давит ... Ты, Любка, в
лагере будешь, так сам поймешь, что к чему. А пока радуйся, что ты на этой
греховной стезе, с ворами, ибо любой открытый грех - лучше, чем
кровопийство, прикрытое законами и людской трусостью!
И Любка слушал, но не принимал эти слова близко к сердцу ибо еще не
было у него своего, нажитого тюрьмой опыта. После ночных рейдов и "операций"
Любка долго отсыпался, нежась на широкой, чистой постели. Домашнюю работу
его уже не заставляли делать. Черный готовил и убирался в доме сам.
- Ты, Любка, наша женщина-полюбовница. Тебя хранить и беречь надобно.
Какая из тебя наводчица, ежели ты после кухни выйдешь на дело мятая, потная
да с черными ногтями? Ты уж все эти женские штуки-то употребляй: одеколоны
да духи, чтоб для мужиков быть сладкой, да приятной.
И Любка старался следовать этим поучениям, тем более, что они были ему