"Федор Васильевич Гладков. Вольница (Повесть о детстве-2)" - читать интересную книгу автора

Она взволнованно подбежала к кровати и над изголовьем ее потрогала
пальцами маленький колокольчик, привязанный к гвоздю. Колокольчик залился
птичьими трелями.
- Видишь, какой звоночек миленький! Уж больно я люблю песни петь, а он
мне подзванивает. Сроду ни у кого не найдешь такой радости. Ты не подходи к
нему, он чужих не любит. А привыкнет к тебе - и сам будешь играть с ним.
- Я тоже пою: в моленной пел и сам всякие песни знаю.
- Господи! - заликовала Дунярка. - Да ты и говоришь, как поешь, и
голосочек тоненький. Да мы с тобой бесперечь петь будем.
Она пристально уставилась на меня своими голубыми глазами и вдруг
чихнула и крикнула: "ах!" Потом чужим голосом учтиво сказала:
- Чихирь в уста вашей милости!
И сразу же с улыбкой прозвенела, кланяясь и гибко приседая:
- Красота вашей чести!
Я очарованно смотрел на нее и смеялся. Она мне нравилась все больше и
больше.
В комнату ввалился отец с большим узлом, перетянутым веревкой, потом
мать с Манюшкой, которые внесли сундук. Манюшка юлой закрутилась по комнате
и закудахтала:
- Вот тут, направочко, вы и устроитесь. Кроватки нету - на татарском
купите, когда деньжонок накопите. А то, может, и Павел Иваныч из сарая
ублаготворит. - И она по секрету прошептала: - У него в сарае-то всякого
добра очень даже много. Уж такой рачитель, да такой скупой, что мышь не
проберется и воробей ничего не выклюнет. Только лошади у него, как барыни:
сытые, статные. Дома-то у него все в отрепьях ходят. А сын Триша совсем от
дому отбился. С отцом на ножах.
Мать приложила конец платка ко рту и села на скамейку, как больная.
Упавшим голосом она спросила:
- Чего это здесь у вас, тетя Маша, смрад какой? Тошно-то как!..
Отец помолился на икону, как полагается по обычаю, поклонился Манюшке,
Дунярке и стенам и проговорил торжественно:
- Здорово живете! Мир дому сему!
Манюшка тоже поклонилась ему и истово пропела:
- Подите-ка, гостенечки дорогие! Не обессудьте! Чем богаты, тем и рады.
И уже обычной скороговоркой затараторила:
- Это тут - через сени - старушонка живет. Рыбу вялит. Уж так-то все
сплошь провоняла - моченьки нет. Павел Иваныч ругмя ругает ее, все выгнать
грозится, а спроть рубля с полтиной и его крутой характер смиряется. За
копейку удавится. Лошадки-то гладки, а семья впроголодь мается. В моленной
вздыхает, стихиры поет, а за злато-серебро душу продаст и бога обманет.
И вдруг с испуганным лицом замахала руками и захныкала:
- Матушки мои, да чего же это я с ума-то схожу от радости? Дунярка,
самовар ставь скорее, да в лавочку беги - кренделей купи!
Отец щеголевато, как-то бочком, протянул к ней руку и с достоинством
запротестовал:
- Ты, Марья Васильевна, не хлопочи: Павел Иваныч сейчас на чай
приглашал. Не траться зря. Мы и так стеснили тебя.
Манюшка изобразила ужас на лице, бросилась к нему и к матери и замахала
руками.
- И думать не думайте! И в душе не держите! Да чтобы братец угощенье