"Федор Васильевич Гладков. Вольница (Повесть о детстве-2)" - читать интересную книгу авторалицами рванулись вперед, нахлестывая лошадей кнутами. Все они остановились и
загалдели перед Пустобаевым, которого окружали парни с парохода. Он поднял бабенку подмышки, бросил в фаэтон и сам легко вскочил вслед за нею. На два других фаэтона сели его собутыльники. Извозчики с треском поскакали вверх по булыжному съезду. Отец остановился и долго смотрел вслед извозчикам с завистливой улыбкой. IV В Астрахани мы с матерью сидели на берегу, около пристани, на своих пожитках, а отец ушел в город к какой-то Манюшке, искать у нее приют. Воздух горел солнцем, небо было синее, бархатно-мягкое, было жарко, знойно, душно, пахло воблой и нефтью. Волга показалась мне здесь безбрежной, ослепительно-зеркальной, и далеко, на той стороне, в туманце, сизые сарайные постройки будто потонули в воде. На реке по одной, по две чернели громады барж. По мерцающему разливу шустро бегали маленькие пароходики и взмахивали веслами крошечные бударки. Белые паруса выпукло надувались и медленно плыли неизвестно куда. Всюду над рекою, трепеща крыльями, вихрями летали чайки и визгливо плакали. А над городом, на горе, головокружительно вздымался ввысь, в горячую небесную синеву, белый собор, сверкающий золотыми куполами. Под желтой зубчатой стеной толпились длинные каменные казармы, грязные лабазы, дощатые сараи и деревянные избы. Густо и глухо гудели колокола, и воздух дрожал от их разнотонного звона. На нашем белом пароходе заунывно выла толпа: "И-йо-ох, да и йо-х!" Грохотали по мостовой телеги, нагруженные сверху белым полотном. По обе стороны и позади нас сидели на своих пожитках бабы и мужики, плакали младенцы и играли белоголовые ребятишки. Матери было грустно сидеть среди чужих людей, таких же бездольных, выброшенных из деревни на неприветливую чужбину. Она молчала, опираясь подбородком на ладонь, и думала о чем-то тревожно и растерянно. Мне было скучно ждать отца и больно от какой-то смутной тоски. Думалось о деревне, где все было близко, мило и привычно: она пела в душе, зеленела лукой, смеялась речкой, лепетавшей в разноцветных камешках, пахла свежей соломой на гумнах. Вспоминались проводы на меже - слезы Маши и бабушки Анны, завистливые глаза Кати и Сыгнея и одиноко бегущий по полю Кузярь. А здесь - неприветливая каменная мостовая, воняющая рыбой, оглушающий грохот телег и чуждое бормотанье татар в длинных балахонах и тюбетейках на бритых головах. Дальше - таинственный город, грязные лабазы и этот похоронный звон. Вот мы сидим здесь с матерью и молчим, ожидая неизвестного: куда мы пойдем? Где станем жить? Отец и мать будут уходить на работу, а я один затеряюсь среди чужих людей, в городской глухомани. Вечером, когда Волга пылала пламенем заходящего солнца, а белый величавый собор раскалился докрасна, приехал отец на телеге, веселый, довольный, хлопотливый. Он сразу начал хвастаться: - Павел Иваныч встретили меня, как родного. Будешь, говорит, ездить у меня на пролетке, а я по-стариковски - хозяйствовать. Семью Фомы Селнверстыча уважаю: все - работники, все росли в старой вере, не избалованные. Такой, говорит, работник, как ты, мне позарез нужон. А здесь народ аховый, беспутный: все норовит украсть, выручку в карман положить... |
|
|