"Федор Васильевич Гладков. Вольница (Повесть о детстве-2)" - читать интересную книгу автора

Маркел захохотал, встряхивая большое свое тело.
- Говорок! Верь-то верь, да на верии - дверь. Лезь в подворотню, Вася.
Из подворотни ползти вольготней. У мужика - хребет крепкий: хоть трещит, да
дюжит.
- Вот и я говорю, - подтвердила Варвара Петровна. - Не ползти, а на
ногах держаться надо. Хоть лежачего и не бьют, зато мнут.
Она ласково провела ладонью по спине матери и подтолкнула ее вперед. А
лицо матери улыбалось от смущенной радости, и глаза блестели. Пошла она
очень легко, прихорашиваясь, ощипываясь, оглядывая себя, и видно было, что
она стыдится своего деревенского вида.
А меня все время привлекали невиданные пузырьки лампочек с раскаленными
завитыми проволочками: это было тоже чудо. Я знал только горящую лучину,
восковую свечу, коптящий маргасик и керосиновую лампу, которая висела над
столом в избе. Но красный накал тоненькой проволочки в стеклянном шарике -
огонек, который появился неизвестно откуда и неизвестно как, совсем
околдовал меня. Я не отрывал от пузырька глаз и следил, как дрожит в нем
красная, пушистая от огня ниточка.
Маркел поднялся на локте и поглядел вслед Варваре Петровне и матери.
Отец тоже смотрел в их сторону: он был польщен участием учительницы.
- Еще молода бабенка-то моя, а на всю деревню отличалась. Другие, как
колоды, а она - аккуратная, чистоплотная, говорит - как поет. Да и в семье у
нас все этакие урядистые.
Маркел пропустил слова отца мимо ушей и ткнул пальцем вслед женщинам.
- Барыня - не барыня, и на бабу не схожа. Ни пава, ни ворона. По
умственности ученая, а по обычаю вроде как с чернядью. Словно как бы у
народа в няньках живет.
Он опять распластался на своем тряпье. Отец и тут хотел показать свое
превосходство над Маркелом.
- Есть у нас такие чудаки-баре - в народ идут, народ жалеют. Для души.
Вот рядом с нами - богатеющий помещик Ермолаев, Михайло Сергеич. Ни в чем
мужику не отказывает, по избам ходит, и обращение ласковое: мужички!
мужички! Не такой, как другие собаки. А то вон в Дубровке есть тоже Малышевы
Сергей Андреич и Лександра Семеновна... тоже баре. Только с мужиками и
знаются. За народ в Сибири страдали.
Маркел заколыхался от смеха.
- За народ!.. Милостыньки я им не подам и в батраки не пойду за
семишник. Тут, голова, неспроста: не та собака злая, которая лает, а та,
которая тишком да молчком за портки цапает. Они, ласковые-то баре, для души
льстивые: не заметишь, как под шумок охомутают. У нас тоже такой благодетель
оказался: земля - божья, мужички, труд - ваш, а нас уважь!.. Да так опутал,
что из году в год полдеревни по миру ходит.
- Ну, Малышевы-баре не такие... - запротестовал отец и упрямо
насупился. - Малышевы за мужика - горой, а Ермолаевы - не мироеды: всегда -
по закону. Жаловаться на них грех.
- Ты, Вася, мне не перечь! - рассердился Маркел и даже сел от волнения.
Он схватился за бороду, и в глазах его сверкнула злоба. - От эдаких ласковых
бар я насилу ноги уволок. Все под метлу вымели: и избу, и скотину продали, и
из коробья все выгребли...
Ульяна завозилась и заплакала.
- Будет тебе сердце-то надрывать, Маркел...