"Федор Васильевич Гладков. Вольница (Повесть о детстве-2)" - читать интересную книгу автора

- Какой ты дичок, Федя! Деревня твоя - далеко позади. Теперь у тебя
новая жизнь. Надо ее брать с бою, а не подставлять ей спину. Ты ведь не
трусишка, вижу. А здесь некого бояться: тебя никто и не заметит. Внизу-то
опаснее: там разный народ, и пьяные, и озорники.
Словно на крыльях взлетел я в воздушное царство. Меня ослепил свежий
блеск парохода: стены, пол, сетчатый парапет сверкали на солнце зеркальными
отблесками, а небесная гладь реки бежала очень далеко, к высоким красным
обрывам и бархатно-зеленым ущельям, оползням и долинам, где ютились избушки
с тесовыми крышами - маленькие, кукольные, точно сделанные из щепочек. На
песчаной полоске прыгали крошечные ребятишки. Лошадка, похожая на жука,
тянула по дороге тележку с бочкой, а мужик, меньше меня ростом, шел рядом с
вожжами в руках. От берега плыла лодка, и весла взмахивали, как ножки
водолюба. И горы, и обрывы, и деревенька, и лодка медленно уплывали назад.
Белые чайки вихрями носились над рекой и над нами, повизгивали надрывно, и я
улавливал только трепет их крыльев. Гряда зыбких волн катилась к берегу, и
далеко позади вскипала пенистыми гребнями. Лодка взлетала носом вверх,
проваливалась, опять прыгала вверх, как цевка. Внизу под моими ногами глухо
шлепали колеса. Пароход был живой, горячий: он дышал и плыл по широкому
разливу реки, как огромная белая птица. Впереди река безбрежно блестела
вплоть до края неба, и там тоже дымили пароходы и чернели баржи, как
пловучие хутора, а навстречу, разрезая воду и отбрасывая ее в стороны
пенистыми волнами, крылатый, играя колесами, в каскадах брызг, несся
навстречу такой же белый пароход. Он приветствовал нас веселым криком
"э-эй", и белый человек вышел на бортовый мостик и помахал флажком. Таким же
раскатистым криком ответил ему и наш пароход.
И от этих разливистых криков река казалась еще величавее и раздольнее.
Я чувствовал ее живой, а себя - легким, как пылинка.
По палубе прохаживались или сидели на скамьях и в плетеных креслах
господа, бегали в коротких портчишках наголо остриженные мальчишки и - в
кургузых платьишках - девчонки. Один парнишка размахивал веревочкой и прыгал
через нее, и это показалось мне дурацкой, не мальчишечьей игрой. Он вдруг
наскочил на меня и, враждебно оглядывая, крикнул барским голосишком:
- Ты зачем сюда заявился?
Варвара Петровна упрекнула его, качая головой:
- Ай-яй-яй! Какой невоспитанный мальчик!
- Долой отсюда, чумазый! - заорал парнишка, но на него лениво
прикрикнул господин в очках в соломенной шляпе:
- Отойди прочь, Вова!
Здесь, хоть и под защитой Варвары Петровны, я чувствовал себя так же,
как на барском дворе или в дверях кладовой и на пороге лавки Огоднева. Как
маленький мужичок, я нес в себе ту же приниженность и боязнь перед господами
и начальством, как и мой отец, как и любой наш шабер. Поэтому окрик барчонка
я воспринял как естественное выражение господского презрения ко мне,
мужичишке, который дерзко посмел выползти из смрадной гущи "черняди". Я
прижимался к Варваре Петровне и не отпускал ее руки. А она шла смело, не
обращая внимания на бар, и ободряла меня:
- А ты не бойся! Чем ты хуже этих ребятишек? Вся разница в том, что ты
из деревни, бедный, а они - городские и богатые. Зато ты хоть и малыш, а
трудился, даром хлеб не ел. Подрастешь, многому научишься, многое поймешь и
вспомнишь, о чем я тебе сейчас говорила. Только о книжках не забывай: есть