"Федор Васильевич Гладков. Вольница (Повесть о детстве-2)" - читать интересную книгу автора

своего свидетельства ложна. Все увязли в грехах, как в тине. И почто так
много бродяжит вредных людей?
На него уже не обращали внимания, и гармонист вдруг сдвинул шляпу на
затылок, оглядел народ озорными глазами и заиграл плясовую. Парень вскочил
на ноги, вскинул руку, вцепился в шею, другою оперся о бедро, гулко топнул
рваным щиблетом и лихо взвизгнул.
- Эх, братцы, други вольные!.. Жизнь наша - копейка, а судьба -
злодейка. Пляши - не тужи, дави живодеров!
И под рассыпчатые переливы гармонии и звон колокольчиков начал ловко
оттопывать четкую дробь своими щиблетами. Неожиданно вскочила молодая
бабенка с зовущими глазами, вызывающе уставилась на него и низким голосом
крикнула:
- Эх, мальчишка милый! Пойдем, что ли, на зло праведникам!
За кормой бурлила вода и длинным следом в водоворотах и пене уплывала
назад, зыбкие волны расходились к берегам, играя клочьями неба и тьмы.
Высокие красные обрывы в оползнях медленно плыли мимо, а направо река
блистала пламенем и разливалась до горизонта. Там, очень далеко, чернела
маленькая лодочка, а на ней стоял неподвижно человек. Под глинистой кручей у
самой воды шли один за другим маленькие люди и тянули на веревке лодку, а на
лодке мужик в красной рубашке отталкивался длинным шестом. Далеко позади
волны от нашего парохода выкатывались на берег снежными сугробами.
Наверху визгливо залаяла собачонка. За белой решеткой стоял толстый
человек с узенькой бородкой и женщина с высоко взбитыми волосами. Она
держала на цепочке белую, лохматую собачку с черным носиком. Собачка
смотрела на плясунов, подпрыгивала и брезгливо лаяла.
Где-то недалеко прогудел встречный пароход: у-ух!.. Ему раскатисто
ответил наш: э-эй!.. И немного погодя прошел мимо нас розовый, гордый
красавец, бурля красным колесом воду и отбрасывая назад всклокоченные волны.
За розовой проволочной сеткой стояли и прохаживались господа. Две барыни
махали белыми платочками. И опять - заливистый крик нашего парохода, и опять
ему откликнулся другой, и мы обогнали черные огромные баржи с домиками на
палубе, с большущими рулями, похожими на ворота, а потом - длинный пароход с
белым поясом на черной трубе. Он с натугой тянул на толстом канате эти баржи
и изо всех сил шлепал колесом по воде.
Меня потянул за рукав отец, и мы пошли обратно. На носу народу было
меньше. Здесь сбились в кучи татары в тюбетейках и все вместе бормотали
что-то, не слушая друг друга. Два старика с реденькими бородками стояли на
коленях и покачивались, умываясь ладонями. Высокий матрос в кожаном картузе,
похожий на дядю Ларивона, длинным шестом мерил глубину и мычал после каждого
взмаха, вытаскивая шест из воды:
- Три-и!.. Два с по-ло-виной!.. Под табак!..
Волга вдали разливалась так, что не видно было низкого берега, только в
туманце синели полоски лесных зарослей. А справа зеленели горы в ущельях и
узких долинах и снова отвесные красные и известковые обрывы. И там, в
мерцающем блистании реки, снова чернели толстобокие баржи и дымили трубы
пароходов. Дул свежий ветер, свистел в ушах, и было приятно чувствовать его
упругий напор. Пахло землей, травами и рекой. У стенки борта четверо
городских парней с угарными лицами играли в карты, а рядом с ними, закинув
руки за голову и прислонившись к стенке, смуглый парень с черной шерстью на
щеках и подбородке задумчиво пел вполголоса: