"Федор Васильевич Гладков. Повесть о детстве" - читать интересную книгу автора

- и сам-то вверх ногами не вскочишь. Ты лучше покрепче на ногах стой да
руками владей пользительно.
- У тебя, дядя Кузьма, рукомесло, - возразил Ларивон. - Ты землю у
барина не арендуешь, на него горб не гнешь, а у тебя - деньги. Тебе
сходнее мучки прикупить...
да ты и к Стодневу тропочку протоптал.
- Чего и баить! Митрий-то Степаныч даст на полтину, а насчитает лишнюю
пятишну. Ходишь растопыркой - ну и слава тебе господи. Коли жив да здоров
- радуйся. Солнышко-то светит да греет, а до могилы еще не раз погуляем да
попляшем.
- Ходу нет, - тосковал Ларивон, - податься некуда. Силов-то лишку бог
дал, а без спорыньи. Распирает она меня, сила-то, и не знаю, чего мне
хочется. И барин дерет, и волость дерет, а я, голый да комолый, места не
найду и сам себе в тягость. - И вдруг сорвался со скамьи и забунтовал: -
Вася, Тита и ты, дядя Кузьма, пойдем на двор, подеремся. Я спроть всех
пойду, душу отведу.
Отец, не отрываясь от работы, с недоброй усмешкой посоветовал:
- Ты иди, Ларивон, с мирским быком поборись, а у нас кости-то не
кованы, да и силенки - в обрез.
Ларивон спрятал бороду в полушубок и ушел, шальной и разболтанный.
Зимой мужики сидели по избам: работа по дому была маленькая, неспешная,
скучная. Утром сгребали и перебивали солому у коровы и овец на заднем
дворе, давали корму, месили соломенную резку с отрубями гнедку, чистили
двор, чинили сбрую, возили навоз на усадьбу, ездили за кормом на гумно. Но
дедушка был неугомонный старик: он не мог сидеть без хлопот, всегда
находил работу для сыновей и сам возился над какой-нибудь часто ненужной
мелочью - над хомутом, над старыми вожжами, которые обновлял мохрами
кудели. И обязательно заставлял и отца, и Тита, и Сему или чинить валенки
и сапоги, или менять кожаную связку на цепях, или парить черемуху и
крутить новые завертки для саней. Сема был мастер делать из лутошек всякие
сооружения, всегда новые и интересные, и я все время торчал около него и
старался услужливо помогать ему. Он делал настоящие грабли, красивые
топорища из березового полена, строил маленькие тележки, а однажды сделал
ветряную мельницу с шестернями, с колесами, с засыпкой и колотушкой. Он
был горазд на выдумки, и даже дед однажды похвалил его и сказал
поощрительно:
- Ты, Семка, этих безделушек-то побольше наделай, толчею там, дранку
сколоти, сани согни, водяную мельницу... Я на базар поеду, продам их аль
господам на барский двор отнесу. Все-таки рублишко выручу.
И днем мы с удовольствием мастерили эти машины, забывая, что дед
отберет их у нас и утащит из дому. А когда готова была ветрянка, мы
выбегали на улицу и испытывали ее на ветру. Крылья весело махали, колеса и
шестерни вертелись, рокотали, поскрипывали, и мы оба с Семой смеялись от
радости.
Мне было восемь лет, но я, как любой деревенский парнишка, был
самосильным помощником для взрослых: наравне с мужиками я выполнял всякую
работу по двору. Но я, как и Сема, как и шестнадцатилетний Тит, очень
хорошо знал, чем живет вся деревня, сколько у каждого мужика земли, какая
у кого нужда, кто чем промышляет, кто голодает, кто богатеет, сколько у
барина земли и как он опутывает крестьян кабалой.