"Федор Васильевич Гладков. Повесть о детстве" - читать интересную книгу автора

- Не богохульствуй, Сергей, - гневалась бабушка. - Не забывай, что сила
твоя - в божьих руках. Гляди, Сергей, как бы казниться не стал всю жизнь...
- Я и так казнюсь, тетка Анна, - бунтовал Серега. - А за что? За какие
грехи? За бедность свою? За бездолье?
А почему Митрий, мироед, не казнится? Кто ему довольство да счастье
дарит? Бог аль дьявол? Вот над чем думать надо.
Бабушка сокрушенно бормотала:
- Господь терпенье любит... смириться надо...
- Я - терпи, а мироед да барин как сыр в масле катаются да на мне
ездят. А мне вот терпенье-то кости ломает...
Дед лежал на печи или возился со сбруей, мудро усмехался и шутил:
- Ты бы, Серега, лучше в город подался да перед купцами силой своей
похвастался: вызвал бы всех драчунов да кости им поломал. Страсть это
купцы любят. Озолотили бы тебя.
Серега серьезно возражал:
- Там - мошенники: гирями дерутся. Миколай Подгорнов сколь годов по
городам шляется: он все эти дела до тонкости знает. К тому идет: весной в
город убегу. Здесь мне совсем урез, дядя Фома.
Уходя, он мрачно шутил:
- А может, мне, шабры, не прясло ломать надо, а шайку сбить - таких вот
бедолаг, как я, да бар с мироедами громить?
Дед усмехался в бороду, а бабушка в страхе взмахивала руками и стонала:
- Не дай господи! Как бы на злодейство мужик-то не пошел. До чего
бедность-то доводит!
Катя крутила веретено и, склонившись над мочкой кудели, смеялась:
- Сколько у мужика силы-то зря пропадает! С ним и трое не сладят. На
кулачках за него весь наш порядок держится. Выйдет вперед, рукава засучит
и шагает, как Еруслан.
Отец починял валенки и завистливо вспоминал:
- А работник-то был какой! Так все у него и горело в руках... На
сенокосе аль на жнитве за ним никто, бывало, не угонится... Омет навивает
- по копне на вилы подхватывает. И только смеется да кричит: "Подавай бог,
а я не плох!.." А сейчас совсем запутался.
- А все винцо да бражка... - ворчал дед. При господах он знал бы свое
место. За бражку-то на конюшне драли.
Отец пытался возражать деду:
- Аль от бражки он самосильство потерял? С прошлого-то неурожая не один
мужик по миру пошел, а то на сторону голыми да босыми убегали. А мы-то,
батюшка, разве лебеду не ели? Чай, только и спаслись тем, что всю скотину
продали да бабьи холсты спустили. Так и не оклемались с тех пор: на
барской десятине работа - исполу, а у Митрия из долгов не выходили.
- Говори... Без тебя не знают, - обрывал его дедушка. - Ишь умный
какой! Такие, как ты, без отца-то нищими бродят.
Отец угрюмо замолкал и сопел над валенком.
Приходил дядя Ларивон с длинной бородой, заправленной в полушубок. Отец
и дедушка казались рядом с ним парнишками. Это был красивый мужик: борода
у него спускалась до пояса, густая, в искрах, цветом как свежий хлеб, а
длинная борода считалась у нас единственным украшением мужика. Лицо у него
продолговатое, нос - прямой, ,как у святого на иконе, глаза темные,
горячие, тревожные: