"Анатолий Гладилин. Жулики, добро пожаловать во Францию!" - читать интересную книгу автора

публики, один на один, до тех пор, пока противник не упадет или не попросит
пощады.
Я был исключением из правил. Я хорошо учился и был по сложению, что
называется, крупным мальчиком, с широкими плечами. В классе меня почтительно
называли "Слоном". Таким образом, я автоматически попадал в категорию тех,
кто бьет. Боюсь вспоминать, но думаю, что, к стыду своему, пользовался этим
правом. Так продолжалось до конца четвертого класса, когда я чуть было не
перешел в другую весовую категорию. Резвясь на перемене, я схватил Заику (из
тех, кого бьют) за плечи, пригнул его к полу, но он умудрился вырваться, да
так неловко, что вдарил меня затылком в нос. От неожиданности и боли у меня
слезы брызнули из глаз. Зоркий класс моментально засек этот инцидент, и уже
на следующей перемене все говорили: сегодня Слон будет стыкаться с Заикой!
Заика слушал это, втянув голову в плечи, он совсем не жаждал стыкаться со
Слоном.
Стычка не состоялась. После уроков, вместо того, чтоб бить морду Заике,
я произнес пламенную речь. Дело в том, что я был во многих случаях
исключением из правил, очень много читал, до позднего вечера просиживал в
читальном зале Ленинской библиотеки, где можно было достать множество
интересных книг. Видимо, из этих книг я нахватался идей, чуждых советскому
школьнику. Вместо того, чтобы давать отпор "агрессору", идти в бой "гремя
огнем, сверкая блеском стали", и завершить все "вражьей кровью, железным
ударом", я пространно рассудил о равенстве, братстве и всеобщей
справедливости. Убежден, чтоб если б кто-нибудь тогда записал мою речугу, ее
бы сейчас с радостью опубликовали в "Либерасьон" или в "Монд". Все, что
надо, все, что доктор прописал! Однако класс встретил мои слова
презрительными усмешками. Я нарушил священное табу, я отказался от права
сильного! Ну кто же в здравом уме и твердой памяти отказывается от права
сильного? Значит, Слон - просто трус.
Четвертый класс закончился кошмаром. Меня не решались бить, но надо
мной издевались. В пятом классе кошмар усилился. Любая козявка прилюдно
предлагала мне стыкаться, зная, что в ответ услышит: "Стыкаются только
коровы". Я как маньяк продолжал проповедовать идеи братства, равенства и
всеобщей справедливости, а надо мной смеялись и плевались. Особенно
усердствовал один мой одноклассник, который благодаря насмешкам над Слоном,
переходил в тяжелую весовую категорию. Я мужественно держался до зимы, и тут
мои нервы не выдержали, и в ответ на очередную насмешку моего главного
обидчика, я вдруг сказал: "Пойдем стыкаться!".
После уроков на заднем дворе собралась чуть ли не половина школы. Не
помню, сколько продолжалась стычка, но кончилось тем, что мой обидчик закрыл
лицо руками и громко заревел. Я шел через расступившийся почтительный живой
коридор.
Видимо, это на всех произвело такое впечатление, что даже в 10 классе,
когда многие из одноклассников переросли меня на голову, никто не предлагал
мне стыкаться.
И еще один эпизод. Я учился в седьмом классе, и в это время в стране
откровенно прорезался антисемитизм. Он как-то глухо тлел и в военные года,
но его старались не афишировать.
Теперь со всех сторон слышалось: "Евреи не воевали, евреи
спекулировали!". Не за горами был процесс евреев-убийц в белых халатах. Но
мы-то ничего не знали о планах нашего мудрого Вождя и Учителя. В общем, я