"Анатолий Гладилин. Жулики, добро пожаловать во Францию!" - читать интересную книгу автора

единодушно требовала крови, то есть сурового наказания... полицейских
следователей, прошляпивших прыжок из окна.
Давайте разберемся, какая судебная кара грозила нантерскому убийце.
Несмотря на все стенания адвокатов - мол, человек жил на РМИ (пособие для
бедных) и что у него было тяжелое детство, думаю, его бы приговорили к
пожизненному заключению. Во Франции это означает, что он вышел бы на свободу
через 22 года человеком, еще полным сил, и опять мог спокойненько приступить
к отстрелу неугодных ему персон. А эти 22 года его бы содержали в тюрьме за
счет налогоплательщиков. А может, как это часто бывает во Франции, он бы
написал в тюрьме книгу, которую издали бы огромным тиражом (во Франции любят
автобиографии преступников), и, в конце концов, вышел бы из тюрьмы
знаменитым и богатым человеком.
По моему разумению, с точки зрения всеобщей справедливости, прыжок из
окна был не самым худшим выходом из положения. Однако, повторяю, французская
пресса рвала и метала, требовала крови полицейских, пока не появилось
официальное заключение дисциплинарной комиссии. В заключении говорилось, что
следователи не прошляпили и не проспали прыжок из окна, что им дано было
указание свыше - вести допрос в мягких тонах, ни в коем случае не надевать
наручники, угощать кофе и сигаретами и всячески вызывать на откровенность.
(Ну еще бы, такой важный преступник! А если бы он убил не восемь, а
восемнадцать человек, ему бы подали шампанское и привели бабу. Впрочем,
возможно, это лишь мои домыслы.) Вот только тогда, узнав как гуманно
обращались с убийцей, французская пресса разом успокоилась и наконец-то
вспомнила о погибших. Если вы еще не поняли характер этой "дамы", то я не
виноват.
Да, забыл предупредить. Уважаемые герры преступники! Дальше вы никаких
полезных сведений не получите, так что можете спокойно закрыть книгу. Как
говорил товарищ Сталин: "Наши цели ясны, задачи определены, за работу,
товарищи!". А мы займемся философско-социологическим исследованием на тему:
"Почему добрые, благородные намерения приводят к противоположным
отрицательным результатам?".
...Наверно, я похож на древнего гусляра, который поет преданья старины
глубокой, а публика слушает и скептически улыбается - мол, заврался дед,
сказки рассказывает. Так вот, хотите верьте, хотите нет, тридцать лет тому
назад, когда мы с семьей прибыли в Париж, меня поразил дикий контраст с
московскими улицами. На парижских улицах не дрались, на парижских улицах не
воровали. Не было ни пьяных, ни наркоманов. Более того, в Париже не было
полицейских. То есть они где-то были, но не было надобности в их
присутствии. Только в двух-трех арабских кварталах ночью не рекомендовалось
появляться. Любимым развлечением парижан и иностранных туристов были ночные
прогулки по городу. И двери парадных не запирались. Если бы вы знали, как за
эти годы изменился Париж! Как он почернел - в прямом и в переносном смысле!
...Я вхожу в вагон метро. По вагону мечется огромный негр. Скачет,
визжит, орет, расстегивает ширинку, демонстрирует причиндалы. Причем, это не
сумасшедший, его речь вполне осмысленна. Он требует, чтобы правительство
легализовало всех подпольных иммигрантов. Он цепко улавливает недовольные
взгляды, накланяется над пассажиром и спрашивает в упор: "Ты расист?".
Пассажир смущенно опускает глаза. Во Франции стыдно быть расистом. Во
Франции никто не хочет быть расистом, особенно, когда двухметровый громила
ставит вопрос ребром. Одна лишь хлипкая девчушка отважно вступает с ним в