"Наталия Гинзбург. Семейный беседы: Романы, повести, рассказы " - читать интересную книгу автора

лекарства и инструменты, необходимые для лечения своих детей, друзей или
детей своих друзей: йод для ссадин, люголь для смазывания горла, резиновый
бинт - для ногтоеды. Этим бинтом так туго стягивали больное место, что палец
синел.
Однако резиновый бинт имел обыкновение куда-то пропадать, как раз когда
он был нужен.
- Куда же он запропастился? - орал отец на весь дом. - Куда вы подевали
резиновый бинт? Ну и неряхи! Таких нерях еще свет не видывал!
Бинт в конце концов отыскивался в ящике его письменного стола.
Если кто-нибудь спрашивал у него совета по поводу своего здоровья, отец
обычно раздражался:
- Что я вам, врач, что ли?
Он охотно лечил людей, но терпеть не мог, чтобы его просили об этом.
- Этот недоумок Терни утверждает, что у него грипп, - ворчал он за
столом. - С постели не встает. А сам небось здоров как бык. А я должен
теперь к нему тащиться.
Вечером, вернувшись от Терни, он объявил:
- Симулянт он, больше никто! Здоров как бык, а лежит в постели в
шерстяной фуфайке. Чтобы я когда надел шерстяную фуфайку!
Но несколько дней спустя он сказал:
- Боюсь я за Терни. Температура не спадает. А вдруг это плеврит? Надо,
чтобы его посмотрел Строппени.
Теперь, едва входя в дом по вечерам, он громко оповещал мать о здоровье
Терни: у него плеврит, я же говорил. Лидия, ты слышишь: плохо дело, у него
плеврит!
Он водил к Терни своего приятеля Строппени и всех знакомых врачей по
очереди.
- Не курите! - кричал он на Терни, когда тот, поправляясь, начал
выходить на веранду погреться на солнышке. - Вы не должны курить! Вы всегда
злоупотребляли курением, вот и подорвали свое здоровье!
Сам отец дымил как паровоз, а другим запрещал.
С больными друзьями и детьми он был очень нежен и заботлив, но стоило
им выздороветь, снова начинал драть с них три шкуры.
Моя болезнь оказалась серьезной, и отец вскоре перестал меня лечить и
вызвал своих доверенных врачей. В конце концов меня положили в больницу.
Чтобы больница не подействовала на мою психику, мать внушала мне, что
это дом, где живет врач, а больные в палатах - все его дети, двоюродные
братья и племянники. Я послушно поверила в это, хотя и понимала, что
больница - никакой не дом; вот так всегда - истина и выдумка смешивались у
меня в голове.
- У тебя ножки стали тоньше, чем у Лучо, - говорила мне мать. - То-то
Фрэнсис будет довольна!
Фрэнсис и правда все время сравнивала ноги Лучо с моими и
расстраивалась, потому что ножки у него были как палочки, на них даже не
держались белые гольфы, и приходилось надевать сверху черные бархатные
подвязки.
Однажды вечером я услыхала, как мать говорит с кем-то в прихожей.
Скрипнула дверца бельевого шкафа. На фоне застекленных дверей мелькали тени.
Ночью я слышала, как кто-то кашляет за стеной в комнате Марио. Но это
был не Марио: он приезжал только в субботу. Мне показалось, что кашель