"Наталия Гинзбург. Семейный беседы: Романы, повести, рассказы " - читать интересную книгу автора

бороды, всегда называл его "старик" Оливетти, хотя они с отцом были примерно
одного возраста. Их сближали социализм, дружба с Турати и взаимное уважение.
При встречах, однако, они начинали говорить разом, и каждый старался
перекричать другого: один маленький, с пронзительным фальцетом, другой
высоченный, с громовым басом. В речах "старика" Оливетти перемешивались
Библия, психоанализ, слова пророков - то есть то, что было совершенно чуждо
миру моего отца и в чем он разбирался очень слабо. Отец считал "старика"
Оливетти большим умником и большим путаником.
Оливетти жили в Иврее, в доме, прозванном "монастырем", потому что в
прошлом в нем располагался мужской монастырь; в их имении были леса и
виноградники, коровник и конюшня. Каждый день у них подавали пирожные с
домашними сливками, а мы на взбитые сливки облизывались еще с тех времен,
когда отец запрещал нам останавливаться в горных шале. Между прочим, тогда
он запрещал есть сливки, опасаясь мальтийской лихорадки. Но здесь коровы
были свои, проверенные, так что о мальтийской лихорадке не могло быть речи.
И мы наедались сливок до отвала. Однако отец нам строго наказывал:
- Смотрите не напрашивайтесь в гости к Оливетти! Нечего все время там
торчать!
Он внушил нам, что мы там будем в тягость, поэтому однажды Джино и
Паола, приглашенные как-то провести денек в Иврее, еще до ужина заторопились
назад: как Оливетти их ни уговаривал остаться или хотя бы доехать до станции
в автомобиле, они отказались и, голодные, в темноте, потащились к поезду
пешком. В другой раз мне случилось ехать с Оливетти на машине; мы
остановились в траттории, все заказали себе домашнюю лапшу и бифштексы, а
я - только яйцо всмятку. Потом я рассказала сестре о своих опасениях, "как
бы Оливетти не потратил на меня слишком много денег". Это каким-то образом
дошло до промышленника, и он долго смеялся: так может смеяться только очень
богатый человек, вдруг обнаруживший, что кто-то еще не знает о его
богатстве.
Когда Джино окончил Политехнический институт, перед ним открылись две
возможности. Либо поехать в Аргентину к Мауро, который имел предприятие и
которого мы, подражая сыновьям Лопесов, фамильярно величали "дядюшкой
Мауро", - отец долго и усердно с ним переписывался, обсуждая перспективы
Джино. Либо поступить на фабрику Оливетти в Иврее. Джино выбрал последнее.
Итак, он оставил наш дом и переехал в Иврею; спустя несколько месяцев
он сообщил отцу, что познакомился и обручился с одной девушкой. Отец пришел
в бешенство. Он и впоследствии, стоило кому-нибудь из нас завести речь о
браке, всегда бесился, на кого бы ни пал наш выбор. Повод для протеста он
находил всегда. То ссылался на слабое здоровье избранника или избранницы, а
то говорил, что они слишком бедны или слишком богаты Так или иначе отец
запрещал нам жениться и выходить замуж, но всякий раз безрезультатно - мы
обзаводились семьями без его благословения.
Джино в тот раз отправили в Германию, чтоб он выучил немецкий и позабыл
невесту. Мать посоветовала ему навестить во Фрейбурге Грасси, ту самую
подругу детства, которая говорила: "Чистая шерсть, Лидия!" и "Фиалки,
Лидия!" Грасси познакомилась во Флоренции с книготорговцем из Фрейбурга и
вышла за него замуж; он читал ей Гейне и заразил ее своей страстью к фиалкам
и к "чистой шерсти": в Германии, куда он привез ее после первой мировой
войны, чистую шерсть найти было невозможно.
- Не узнаю свою Германию! - восклицал книготорговец, возвратившись в