"Наталия Гинзбург. Семейный беседы: Романы, повести, рассказы " - читать интересную книгу автора

матери. Среди этих друзей был один, по имени Адриано Оливетти: помню, он
впервые пришел к нам в солдатской форме, поскольку отбывал в то время
воинскую повинность; Джино тогда тоже служил в армии, и они с Адриано были в
одной казарме. У Адриано была курчавая, вечно нечесаная рыжая борода и
длинные светло-рыжие волосы, закручивавшиеся на затылке колечками. Сам он
был какой-то одутловато-бледный. Военная куртка неуклюже топорщилась на
грузном теле; трудно было себе представить более неподходящую фигуру для
серо-зеленого мундира и пистолета на поясе. Вид у него был всегда печальный,
может быть потому, что военная служба была ему вовсе не по душе; робкий,
молчаливый, он когда открывал рот, то уж говорил долго и тихо о чем-то
странном, непонятном и при этом глядел в пустоту своими маленькими голубыми
глазками, одновременно холодными и мечтательными. Казалось, Адриано -
воплощение человека, которого отец определял словом "зануда", однако отец
никогда не называл его "занудой", "тюфяком" или "дикарем", никогда не
говорил ничего подобного в его адрес. Я спрашиваю себя почему и прихожу к
выводу, что отец гораздо лучше разбирался в людях, чем мы предполагали:
видимо, он сумел разглядеть под этим обличьем человека, каким Адриано
суждено было стать в будущем. Впрочем, может быть, я и ошибаюсь - отец не
называл его "занудой" лишь потому, что знал от Джино о его пристрастии к
горам и об антифашистских взглядах: Адриано был сыном социалиста, друга
Турати.
Оливетти владели в Иврее фабрикой пишущих машинок. Среди наших знакомых
промышленников не было; единственный промышленник, о котором когда-либо
упоминалось у нас в доме, был один из братьев Лопеса по имени Мауро, очень
богатый человек, живший в Аргентине; отец даже собирался послать Джино
работать на его предприятии. Но Мауро был далеко, а вот промышленники
Оливетти имели к нам какое-никакое отношение, и я всегда поражалась: неужели
рекламные щиты на дорогах с пишущей машинкой, стремительно несущейся по
рельсам, могут быть впрямую связаны с этим Адриано в серо-зеленом мундире,
который по вечерам ест вместе с нами пустую похлебку.
Он и после службы продолжал приходить к нам. Он сделался еще печальней,
застенчивей и молчаливей, потому что влюбился в мою сестру Паолу, в то время
совсем его не замечавшую. У Адриано, единственного из наших знакомых, был
автомобиль; даже Терни, человек весьма состоятельный, автомобиля не имел.
Если отец куда-нибудь собирался, Адриано неизменно предлагал подвезти его на
машине; это отца ужасно бесило: он терпеть не мог автомобилей и всяких, как
он выражался, "подачек".
У Адриано было полно братьев и сестер - сплошь рыжих и веснушчатых; мой
отец, тоже рыжий и веснушчатый, быть может, еще и поэтому питал к ним такую
симпатию. Все знали, что они очень богаты, но нравы у них были простые:
одевались скромно и в горах катались на старых лыжах, как у нас. Правда,
автомобилей у них было - пропасть, они всякий раз при встрече предлагали нас
подвезти; и вообще, стоило им заметить из окна машины какого-нибудь еле ноги
передвигающего старика, Оливетти немедленно возле него останавливались; моя
мать не уставала восхищаться их добротой.
В конце концов мы познакомились и с отцом семейства: это был маленький
толстый человечек с непомерно большой белой бородой, сквозь которую
проглядывали тонкие, благородные черты, и лучистыми голубыми глазами. Во
время разговора он имел обыкновение теребить свою бороду и пуговицы жилета,
а говорил тоненьким, писклявым фальцетом. Отец, видимо из-за этой белой