"Наталия Гинзбург. Семейный беседы: Романы, повести, рассказы " - читать интересную книгу автора

иногда играла.
Паоле и Марио, погруженным в свою меланхолию, был ненавистен деспотизм
отца и довольно суровые, простые порядки нашего дома; они считали себя там
изгоями и грезили совсем о другом жилище с другими нравами. Их протест
выражался в надутых физиономиях и гримасах, потухших взглядах, односложных
ответах, яростном хлопанье дверьми, так что трясся весь дом, и решительном
отказе идти в горы по субботам и воскресеньям. Стоило отцу удалиться, они
приходили в нормальное расположение духа, потому что их протест на мать не
распространялся, а был направлен лишь против отца. Они с удовольствием
слушали рассказы матери и хором декламировали стихи о наводнении.
Вот уже несколько дней, как вода поднималась все выше!
Марио хотелось изучать право, но отец заставил его поступить на
торгово-экономический факультет: он, неизвестно почему, считал, что
юридический факультет - это несерьезно и не дает надежных гарантий на
будущее. Марио на годы затаил в душе обиду. Что же до Паолы, то она и
подавно была недовольна своей жизнью: ей хотелось лучше одеваться, из ее
платьев ни одно ей не нравилось, потому что все они, как она утверждала,
недостаточно женственны и топорно скроены, ведь ее обшивал все тот же
Маккерони, мужской мастер, который, по мнению отца, шил хорошо и недорого. У
матери была своя портниха - Аличе, но мать была ею недовольна.
- Как хочется платье из чистого шелка! - говорила матери моя сестра,
когда они болтали в гостиной.
- Мне тоже! - отвечала мать, и обе принимались листать модные журналы.
- Я хотела бы, - говорила мать, - сделать себе платье покроя "принцесс"
из чистого шелка.
- Я тоже! - вздыхала сестра.
Но чистый шелк был нам не по карману: в доме вечно не было денег. К
тому же портниха Аличе все равно бы загубила его.
Паоле хотелось коротко остричься, ходить на высоких каблуках, а не в
грубых мужских башмаках, сработанных "синьором Кастаньери", хотелось ходить
на вечеринки к подругам и играть в теннис. Ничего подобного ей не
дозволялось: по субботам и воскресеньям отец и Джино почти насильно тащили
ее в горы. Паола считала Джино ужасным занудой под стать его другу Разетти и
всем прочим друзьям; горы же она терпеть не могла. Тем не менее каталась на
лыжах она хорошо, не как профессионал, конечно, однако усталости не знала и
бесстрашна была, как львица, когда устремлялась по самым головокружительным
спускам. Видя, с какой неистовой скоростью она летит вниз, я решила, что
лыжный спорт ей доставляет удовольствие, но Паола продолжала упрямо твердить
о своей неприязни к горам, к лыжным ботинкам, шерстяным гольфам и страшно
расстраивалась из-за веснушек, появлявшихся от солнца на маленьком
аккуратном носике; чтобы скрыть эти веснушки, она густо после вылазок в горы
запудривала лицо белой пудрой. Ей хотелось выглядеть болезненной, хрупкой,
бледной, как женщины с полотен Казорати, и она злилась, когда ей говорили,
что она "свежа, как роза". При виде ее бледного лица отец, не подозревавший,
что она пудрится, заставлял ее принимать железо от малокровия.
Отец по ночам будил мать и говорил ей о Марио и Паоле:
- Какая блоха их укусила? Мне кажется, этот недоумок Терни настраивает
их против меня.
О чем шептались Терни, Паола и Марио на диване в гостиной, я не знала и
до сих пор не знаю, но иногда они действительно говорили о Прусте. Тогда и