"Наталия Гинзбург. Семейный беседы: Романы, повести, рассказы " - читать интересную книгу автора

Однажды, будучи проездом в Турине, Турати зашел к нам домой; помню, как
он сидел в гостиной, большой, как медведь, с седой окладистой бородой. Я
видела его дважды - тогда и позднее: перед тем как ему пришлось бежать из
Италии, он неделю скрывался у нас. Но на память мне не приходит ни единого
слова, которое он сказал в тот день в нашей гостиной: помню лишь гул
голосов, оживленные разговоры и не более того.
Отец каждый день возвращался домой разгневанным: то ему встретилась
колонна чернорубашечников, то среди своих знакомых он обнаружил на
заседаниях факультета новоиспеченных фашистов.
- Шуты! Мерзавцы! Шутовство! - кипятился он, усаживаясь за стол, швыряя
салфетку, с грохотом отодвигая тарелку, стакан.
У отца была привычка громко выражать свое мнение на улице, и знакомые,
провожавшие его до дома, боязливо озирались по сторонам.
- Трусы! Дикари! - гремел дома отец, рассказывая о перепуганных
знакомых.
Думаю, ему доставляло удовольствие пугать их своими громкими
высказываниями: отчасти он забавлялся, отчасти не умел понижать голос,
всегда очень громкий, даже когда отцу казалось, что он шепчет.
По поводу зычности его голоса, которым он совсем не умел владеть, Терни
и мать рассказывали, что однажды на каком-то профессорском сборище в залах
университета мать тихонько спросила отца про человека, стоявшего в
нескольких шагах от них.
- Кто такой? - гаркнул во всю глотку отец, так что все обернулись. - Я
тебе скажу, кто он такой! Он дурак, каких мало!
Отец не терпел анекдотов, которые рассказывали мы с матерью; анекдоты в
нашем доме назывались "байками", и мы обожали слушать и рассказывать их. А
отец прямо из себя выходил. Из "баек" он выносил только антифашистские да
еще старые, времен своей молодости, которые они с матерью и Лопесами
частенько вспоминали по вечерам. Кое-какие из этих анекдотов казались ему
слишком сальными, так что в нашем присутствии он старался рассказывать их
шепотом, хотя, насколько помнится, они были совсем невинные. Голос его тогда
превращался в гулкое рокотание, и в нем отчетливо различались многие слова,
в особенности слово "кокотка", часто употреблявшееся в этих бородатых
анекдотах: его отец силился выговаривать как можно тише, и благодаря этому
оно выходило особенно смачно.
Отец вставал всегда в четыре утра. Проснувшись, он первым делом шел
проверять, закис ли "медзорадо" - йогурт, который его научили делать пастухи
на Сардинии. В те годы он еще не вошел в моду и не продавался, как теперь,
во всех молочных барах. В потреблении йогурта, как и во многих других
вопросах, отец был пионером. Скажем, зимний спорт в то время тоже еще не
вошел в моду, и отец был, пожалуй, единственным человеком в Турине, который
ходил на лыжах. Как только выпадал первый снег, отец взваливал на плечи лыжи
и отправлялся в субботу вечером в Клавье. В то время еще не было ни лыжной
базы в Сестрьере, ни отелей в Червинии. Он ночевал обычно в горном шале под
названием "Хижина Маутино". Иногда он тащил с собой братьев или кого-нибудь
из своих ассистентов, увлекавшихся горными лыжами. Лыжи он величал
по-английски "ski". Кататься отец научился еще в юности, в Норвегии.
Возвращаясь домой в воскресенье вечером, он неизменно ворчал, что снег
плохой: то слишком сухой, то слишком липкий. Так же и своим "медзорадо" он
никогда не был доволен: либо, говорил, слишком жидкий, либо слишком густой.