"Лев Владимирович Гинзбург. Бездна " - читать интересную книгу автора

записи и совершенно отчетливо представляю себе, как я ехал по Западной
Германии в поезде.
...Бесшумно ходят стеклянные двери, и в застекленных купе сидят в
сладковатом табачном дыму исполненные чувства собственного достоинства
пассажиры, и уютно качаются в сетках чемоданы, и поездной кельнер церемонно
разливает в чашечки кофе, и на диванах - скомканные газеты, скомканная [32]
Кристин Киллер, скомканный Кеннеди, который тогда еще не был убит.
Я смотрю в окно: стеклянные корпуса заводов, дымные серокаменные улицы,
мутный свет фонаря в тумане и ранние огни в окнах домов. Города следуют за
городами, один город перерастает в другой, красные вывески баров, пивных,
погашенные на ночь буквы. Перроны с привокзальными буфетами, стеклянные,
облепленные обложками иллюстрированных журналов киоски, пассажиры в плащах,
с поднятыми воротниками, дамы с собачками, проводник с красной, похожей на
орденскую ленту, портупеей через плечо...
И все это так, словно ничего не было, и не обливалась кровью Европа, и
детей не кидали во рвы...
И вдруг меня охватывает непонятное чувство жалости к этим людям, к
Европе, оттого, что есть ощущение непрочности, что так легко все это
разрушить, разбить стекло, фонарь, окна, перевернуть все это утро вверх дном
и длинноногих чудаков, обритых, плачущих, загнать за колючую проволоку -
ведь так уже бывало однажды...
И вновь я думаю о Краснодаре, о Кристмане и о том, почему, собственно,
на каком основании в угловом розовом доме, в чужой стране, в чужом кабинете
должен был восседать за длинным столом маленький тонкогубый человек с
большими мясистыми ушами, и какой смысл, какое значение и какая польза в
том, что он умел пронзать, просверливать собеседника взглядом - качество,
которое в нем особенно ценило начальство и женщины. У него был действительно
леденящий сердце взгляд, вернее - четыре разновидности взгляда, один из
которых [33] предназначался для подчиненных и для женщин, другой - для
допрашиваемых, третий - для товарищей и четвертый - для вышестоящих.
И все это казалось важным, существенным, тщательно отработанным:
взгляды, холодная непроницаемость лица и тонкие, в злой беспредметной иронии
губы, и фуражка с высокой тульей и кокардой-черепом.
Сейчас такой "персонаж" в такой форме - ерунда, кукла, бутафория,
фигура из кинофильма или театральной постановки, между тем было время -
перед ним трепетали и каблуками "выклацывали", и личный повар Бруно пек ему
торты, и на допросах в огромном его кабинете харкали кровью арестованные, а
на третьем этаже, в верхней комнате, сидела, ждала вечера наложница Томка, и
два пса у него было громадных, две овчарки...
С этой вот Томкой, наложницей Кристмана, я встретился в зимней ледяной
Москве. Был очень морозный, так что пар отовсюду валил, день, - я ждал Томку
в метро; она приехала из далекого города по делам, мы с ней предварительно
списались, и она обещала мне рассказать про Кристмана все, что помнит, хотя
прошло уже двадцать лет, "но, - как она писала, - такой ужас и через сто лет
забыть невозможно". Я знал, что Томка была очень хороша собой - худенькая,
черноволосая девчонка - и что попалась она ему в Краснодаре среди
арестованных гестапо советских граждан. В 43-м году нашими войсками был взят
в плен один из сослуживцев Кристмана, и в его показаниях было тогда
отмечено, что Кристман "держит около себя девушку, брюнетку, лет 18-20,
которая живет на отдельной квартире, [34] снабжается питанием и никакой,