"Нодар Джин. Повесть о глупости и суете" - читать интересную книгу автора

свершением настоящего подвига: не удавил на месте ни одного из индусов, а
просто развернулся и ушел.
С того самого дня никого из Краснеров я не видел, хотя, к моему
неизменному удивлению, тосковал по ним часто.
Люба в отель больше не заявлялась. Впрочем, если бы она и не бросила
работу, увидеться там с моей женой ей не пришлось бы. Возвратившись к жене,
я настоял на том, чтобы и она, в свою очередь, возвратилась к античной
филологии. Объяснил это требование ссылкой на предчувствие, будто в этой
области начинается бум. Жена с радостью согласилась уйти из отеля, но
попросила мотивировать мой неожиданный прогноз. Я сослался на новость дня: в
Алабаме какой-то финалист конкурса всезнаек застрелил победителя за то,
что - в отличие от него - тому было известно имя Гомера.
Восемь лет спустя я прочел в русской газете, что поздравляем, дескать,
всех российских эмигрантов: акушер-гинеколог Краснер стал ассистентом
профессора на кафедре общей психиатрии в Балтиморском Мемориальном
госпитале. Вдобавок - пишет книгу "на любопытнейшую тему: терапевтические
возможности перевоплощения".

7. Вчерашний праздник расположен в будущем

Еще через два года я столкнулся с Геной в самолете, когда летел на
родину впервые после моего исхода из нее.
Поначалу мысль о возвращении обещала быть такою же жизнетворной, каким
казался мне исход много лет назад. При посадке в Боинг я снова - но, как
всегда, ненадолго - обнаружил в себе знакомую с детства силу: страсть к
существованию и отношение к нему как к празднику.
Скоро, однако, восторг сменился удручением.
Россия тогда только-только начала пускать на родину недавних беженцев
из нее - и еще до взлета, усевшись раньше всех в свое кресло а первом
салоне, мне показалось, что я попал на "Корабль дураков".
Как только стюардесса, медленная, как мед, раздвинула створки
гардины, - в самолет стали просачиваться персонажи, знакомые мне по моей
прежней, доисходной, жизни. Все они, по моим расчетам, принадлежали не
этому, американскому, а тому, почти забытому, пространству и времени из
выброшенных календарей. Обвешанные дорожными сумками, они переваливались с
боку на бок и тащились гуськом в задние салоны...
Я смотрел на них исподлобья и понимал, что прошлое не исчезает, а
разбредается в настоящем, но его можно собирать и возвращать. А потом -
крутить перед глазами карусельной вереницей промелькнувших дней.
Это понимание укрепило меня в странном предчувствии, что начинавшийся
день вполне мог бы стать первым и последним в моей жизни. Ибо не существует
ни прошлого, ни будущего - и все происходит одновременно. Или - что то же
самое - все происходит поочередно: настоящее и будущее уходят в прошлое, но
рано или поздно прошлое переполняется и переливается через края - в
настоящее и в будущее. И мы, значит, есть и будем кем были.
Потом я, правда, подумал, что так думать нельзя. Что без веры в новый
праздник нет и радости нескончаемого исхода, чем и является наша жизнь и
одним из кругов чего и представлялось мне это мое возвращение на родину.
Подобно остальным, Гена Краснер прошагал мимо, в задний салон, так меня
и не заметив. Я испытал к нему за это чувство благодарности. Иначе мне было