"Нодар Джин. Философское" - читать интересную книгу автора

оказалась научным благословением нового культа и которую Мэддокс называет
"ныне популярной идеологией". Об этой "идеологии" речь пойдет ниже, а сейчас
зададимся вопросом: чем же все-таки провинился Разум перед новыми,
"антиинтеллектуальными интеллектуалами"? Почему, как пишет Мэддокс, "разум"
и "логика" превратились для них в бранные слова, в "химеры"?
Вот их доводы: история развития Разума - это история моральной
деградации Человека; интеллект обесславил себя абсолютной беспомощностью в
важных и кризисных вопросах бытия; разум способен лишь на поверхностные
решения проблем, и победы его иллюзорны; следует подражать "животным и
безумцам"; каждый раз надо "действовать импульсивно, без предварительных
колебаний и сомнений, без последующих рассуждении и сожалений", ибо
рефлексия, стремление "подумать еще раз", не принося истинного облегчения,
лишь усиливает подозрения в немощности Разума...
Подобный подход Мэддокс объявляет совершенно новым явлением в духовной
истории человека: "Настоящий, поистине значительный поход против Разума
начался где-то 40-100 лет назад, в эпоху "Записок из подполья" Достоевского,
"Сердца тьмы" Конрада, "Процесса" Кафки, в эпоху работ Фрейда".
"Где-то 40-100 лет назад"... Можно, конечно, оспаривать точность
мэддоксовой хронологии, но было бы наивно утверждать, что недоверие к Разуму
именно в том аспекте, какой предлагают служители "нового культа безумия",
старо как мир. Любые сопоставления с пессимистическими писаниями библейского
Когелета или иррационалистическими откровениями св. Августина окажутся тут
неуместными. Называя размышления "пустою забавою", "ветряными затеями" и
"суетой сует", старые мудрецы предлагали людям иное - веру. Они не решались
оставить человека без идеала, хотя подчас видели его не в "умножении земных
знаний и мудрости", а в безотчетном служении небесам; они прекрасно
понимали, что человеку нельзя жить без постоянного ощущения внутренней
духовной силы, хотя и призывали черпать ее в знаменитом "я верую, чтобы
понимать". С "подзащитными" Мэддокса дело обстоит иначе. Эти ограничиваются
лишь неистовым бунтом против Разума; не найдя путь дальше, они, подобно
стайговскому'"герою", устало опускаются наземь для того, чтобы "подумать еще
раз" о новых обвинениях интеллекту. Позитивный смысл своей программы эти
новоявленные "революционеры" видят лишь в отрицании. Вот почему, словно
выступая от имени всех жрецов "культа безумия", Мэддокс заявляет, что
"именно мы впервые в истории объявляем свою эпоху Веком Антиразума...
Испанский философ Ортега-и-Гассет заметил как-то, что каждый человек
передвигается по краю бездонной пропасти и каждый искренне пытается
сохранить равновесие. Новое в человеке 70-х годов проявляется в том, что,
разуверившись в общепринятых представлениях, он надеется спасти себя прыжком
в пропасть. Это выглядит так, как если бы вместо душераздирающего "О, боже!
Не дай мне сойти с ума" небезызвестный король Лир предпочел вдруг выкрикнуть
обратное".
Моля всевышнего лишить их разума, "революционеры" 70-х годов думают
только о том, чтобы ничто не помешало их "спасительному" падению в пропасть.
Разговоры о пропасти не должны, однако, наводить нас на сравнение их авторов
со своеобразными интеллектуальными камикадзе; это не самоубийцы-напротив:
Мэддокс прямо заявляет, что они "всюду культивируют свое драгоценное "я"..."
Дело в том, что, по их мнению, "пропасть" - всего лишь фикция "презренного
ума": то, что традиционный Разум считает пропастью, и является-де райской
кущей. Этой исходной позицией и определяется отличие нового похода против