"Нодар Джин. История моего самоубийства" - читать интересную книгу автора

пока им приглянется еще что-нибудь из еврейского добра. В Грозном они уже
прибрали к себе все кроме этой синагоги, - синагогу не трогали. Стеснялись.
Три года назад стесняться вдруг перестали, что совпало по времени с
выдвижением в председатели горсовета немолодого, но романтического
поэта-баснописца по имени Тельман Арсануков.
Страдая вдобавок хроническим оптимизмом, он вознамерился подтолкнуть
Чечню к западной цивилизации, то есть наводнить ее разноцветными колготками,
с каковою целью задумал учредить в Грозном чулочную фабрику в здании
пустующей синагоги. Это, в свою очередь, совпало по времени с концом
активности инструментального ансамбля Хаима Исраелова по причине повального
переселения аудитории в библейские края. Между тем, инерция служения родному
народу, пусть уже и отсутствующему, подсказала заскучавшим музыкантам
отчаянный план. Хотя родился он в хаимовой голове, - даже Ричард, не
доверявший ей ввиду ее минимальной отдаленности от нижней половины туловища,
пришел в восторг и уподобил этот план идее, которая в свое время
обессмертила, если верить "Голосу Израиля", защитников легендарной Мосадской
крепости от варваров.
В то самое мгновение три года назад, когда привратник синагоги
дочитывал врученный ему Арсануковым приказ о "переоборудовании непосещаемого
религиозного помещения в предприятие легкой промышленности", а из крытой
брезентом пятитонки вы║сыпали румяные грузчики, вооруженные молотками и
ремнями, предназначенными для расчленения и эвакуации синагогальной утвари,
- в этот же самый момент на рассвете к этому непосещаемому религиозному
помещению, не переставая гудеть ржавым, но требовательным голосом, подкатил
со включенными фарами и тормознул с протяжным скрипом старомодный автобус с
выбитыми окнами и дверцей. Как только он перестал гудеть, а взбитое им
густое облако из сизого дыма и желтого песка рассеялось, председатель
Арсануков обнаружил перед собой, на подножке автобуса, еврейского старика в
горской папахе. Не спускаясь на землю, чтобы не лишиться возможности
смотреть на баснописца в упор, старик сообщил ему свое имя, а потом кивнул
через плечо и заявил, что привез с собой миньян, восемь богомольцев,
принявших решение оставить собственные жилища и поселиться в синагоге,
которой они - плюс привратник плюс он сам лично - возвращают, стало быть,
статус "посещаемого религиозного помещения", а посему требуют, чтобы
посторонние в лице председателя плюс его румяных грузчиков, немедленно
удалились.
Хаим Исраелов смутил Арсанукова не столько твердостью заявления,
сколько собственным видом: несмотря на крохотный объем, это проступившее из
клуб дыма и пыли еврейское существо внушило баснописцу необъяснимое
беспокойство, из которого рождается страх. Обладая поэтической натурой,
председатель почувствовал, что Хаим провел жизнь не в жалобах на нее, а в
спокойном ею наслаждении, отчего, в отличие от нависшего над ним в дверях
длинного старика, назвавшегося англо-саксонским именем Ричард, он обладал
одутловатыми щеками без единой морщинки и взглядом человека, уверенного в
праве на долгожительство.
Если бы Тельман Арсануков был не чеченцем, один этот взгляд вполне
убедил бы его в том, что с приобщением республики к цивилизации придется
повременить. Будучи, однако, не только кавказцем, но и мастером слова,
Тельман доверял лишь образной речи, в расчете на которую он и
поинтересовался у Хаима о возможных последствиях пренебрежения волей