"Нодар Джин. Повесть о любви и суете" - читать интересную книгу автора

скрытого за бронзовым фронтоном.
-- В смерти, мистер Грабовски, -- попробовал я, - есть нечто
избавительное.
Он перебил меня кивком в ближний конец зала. Там, с креста из чёрного
лабрадорита, загадочно улыбался беломраморный Христос. На бирюзовом фоне
витража он и вправду умирал негорюющи.
-- Я имею в виду не только его! -- возразил я. -- Все мёртвые лучше
живых. Покойника не назовёшь сволочью. Смерть, должно быть, исправляет
человека.
Спиртные пары и улыбка Христа отвлекли меня от земного. Грабовски
забеспокоился, но, выяснив в конце концов, что убийство произойдёт как раз
не на земле, а на бумаге, очень обрадовался. Насколько я понял, впрочем, -
поводу сказать, что он тоже когда-то писал.
-- "Тоже" как кто? -- выкатил я глаза. -- Как я или... Как кто?
-- Как вы.
Я заподозрил его в знакомстве с нью-йоркским тёзкой:
-- Вы уверены? Как я?
-- Как вы. А кто же ещё? Но сейчас уже нет.
-- Что "нет"?
-- Уже не пишу.
-- Это трудно, -- согласился я.
-- Не потому. Завёл собачку.
Я снова насторожился:
-- Собачку? А какую?
-- Маленькую такую. Белую.
-- Я про породу.
-- При чём это? Шпиц. Дело не в породе, а в том, что я тоже раньше
писал.
По выражению моего лица Грабовски заключил, будто я не верю, поднялся с
места, скрылся за парчовой завесой и вернулся с доказательством. Под
польскими словами "Psychofizjologia normalnei" на обложке брошюры стояло его
имя с приставкой "Dr."
-- А, вы тут - научное... -- буркнул я. -- И про нормальных.
-- Нет, как раз про шизофреников, -- и протянул мне книжку.
-- Почему "как раз"?
-- Вы правы: тут сказано "normalnei". Но через нормальное я как раз и
выхожу на ненормальное. Я доказал, что это - одно и то же. Что шизофрения -
это нормально.
-- Правда? -- не поверил я. -- Уже доказали? И что, значит, получается?
-- Ничего как раз не получается. Нормальные стали считать меня
ненормальным, а шизофреники - угрожать убийством. Потому я и уехал.
-- А как это вы доказали?
-- Просто! То есть не совсем, но... Вы, как философ, сейчас поймёте.
Я не успел, потому что, подсев ко мне, он тут же вскочил.
В дальний конец зала - через дверную нишу - набилась вдруг шумная толпа
крохотных людей. Свет бил снаружи - и лиц было не рассмотреть. Пространство
внутри встретило толпу затяжным эхом, в котором детский смех дробили
визгливые междометия и перестуки каблуков.
Отреагировал - как философ - и я. Не суетитесь, мол, батюшка, ибо
детвора есть символ назревания хамского времени. Грабовски ответил, что это