"Нодар Джин. Повесть о любви и суете" - читать интересную книгу автораскрытого за бронзовым фронтоном.
-- В смерти, мистер Грабовски, -- попробовал я, - есть нечто избавительное. Он перебил меня кивком в ближний конец зала. Там, с креста из чёрного лабрадорита, загадочно улыбался беломраморный Христос. На бирюзовом фоне витража он и вправду умирал негорюющи. -- Я имею в виду не только его! -- возразил я. -- Все мёртвые лучше живых. Покойника не назовёшь сволочью. Смерть, должно быть, исправляет человека. Спиртные пары и улыбка Христа отвлекли меня от земного. Грабовски забеспокоился, но, выяснив в конце концов, что убийство произойдёт как раз не на земле, а на бумаге, очень обрадовался. Насколько я понял, впрочем, - поводу сказать, что он тоже когда-то писал. -- "Тоже" как кто? -- выкатил я глаза. -- Как я или... Как кто? -- Как вы. Я заподозрил его в знакомстве с нью-йоркским тёзкой: -- Вы уверены? Как я? -- Как вы. А кто же ещё? Но сейчас уже нет. -- Что "нет"? -- Уже не пишу. -- Это трудно, -- согласился я. -- Не потому. Завёл собачку. Я снова насторожился: -- Собачку? А какую? -- Маленькую такую. Белую. -- При чём это? Шпиц. Дело не в породе, а в том, что я тоже раньше писал. По выражению моего лица Грабовски заключил, будто я не верю, поднялся с места, скрылся за парчовой завесой и вернулся с доказательством. Под польскими словами "Psychofizjologia normalnei" на обложке брошюры стояло его имя с приставкой "Dr." -- А, вы тут - научное... -- буркнул я. -- И про нормальных. -- Нет, как раз про шизофреников, -- и протянул мне книжку. -- Почему "как раз"? -- Вы правы: тут сказано "normalnei". Но через нормальное я как раз и выхожу на ненормальное. Я доказал, что это - одно и то же. Что шизофрения - это нормально. -- Правда? -- не поверил я. -- Уже доказали? И что, значит, получается? -- Ничего как раз не получается. Нормальные стали считать меня ненормальным, а шизофреники - угрожать убийством. Потому я и уехал. -- А как это вы доказали? -- Просто! То есть не совсем, но... Вы, как философ, сейчас поймёте. Я не успел, потому что, подсев ко мне, он тут же вскочил. В дальний конец зала - через дверную нишу - набилась вдруг шумная толпа крохотных людей. Свет бил снаружи - и лиц было не рассмотреть. Пространство внутри встретило толпу затяжным эхом, в котором детский смех дробили визгливые междометия и перестуки каблуков. Отреагировал - как философ - и я. Не суетитесь, мол, батюшка, ибо детвора есть символ назревания хамского времени. Грабовски ответил, что это |
|
|