"Нодар Джин. Повесть о любви и суете" - читать интересную книгу автора

мужчины - женщина на табурете, и вместо баса - белый шпиц на песке. Я знал
только, что у этой женщины - серые глаза, но лица её я ни разу не видел,
поскольку она всегда сидела в той же позе, спиной к забору. А любил я её
ровно столько времени, сколько длится любовь к вымыслу. Хотя и первая, она
оказалась недолгой: вымысел воплотился скоро в тень. Из цветной моей судьбы
Анна Сергеевна сбежала в чёрно-белый фильм, и в нём каждому открылось её
лицо.
Теперь зато я влюбился в артистку. Произошло это из-за Анны Сергеевны,
но я её уже забывал, как забывают предательство. Тем более, что у актрисы
оказались те же серые глаза. С ней мои отношения закончилась быстрее. Не
только по причине нашего незнакомства или плотской грубости с моей стороны,
но и вмешательства со стороны соседки, впервые предложившей мне более
грубую, но обоюдную любовь. Эта любовь вышла счастливая, ибо зиждилась на
расчёте. На жажде мести. Соседка мстила тоже двоим: мужу и любовнику.
Если бы эта повесть была обо мне и Анне Сергеевне с артисткой, я бы
рассказывал дальше как, продолжая любить прочих людей, мы всё-таки друг
друга не предали.
С Хмельницкой, однако, вышла иная история.
Подозревая, будто изгнанная немочь владела женой из-за тоски по Ялте, а
тоска зародилась на политической почве, Богдан продолжал внушать ей, что
надо непременно отвоевать Севастополь, поскольку город имеет стратегическое
значение. Вернув же его, Россия вернёт себе не только Ялту, но все крымские
курорты.
Ни в проницательности Богдана, ни в его любви Анна не сомневалась.
Поэтому - в противовес остальному знанию о мире, смутному, - она твёрдо
уверовала, что Севастополь будет принадлежать России. Молодые супруги
посещали соответствующие тематические сборища и - в ущерб помощи доценту
Гусеву - делали взносы в местный комитет по освобождению Севастополя.
Богдан привил Анне уважение и к прочим предметам, в которых разбирался.
К метанию ножей, в первую очередь.
К рок-группе "Ногу свело", трубач которой, по его словам, родился в
одном с ним квартале. Отец трубача тоже убил жену, несмотря даже на то, что
та и сама была украинкой.
К русским песням, которые любила мать Богдана. О том, что "не могу я
тебе в день рождения дорогие подарки дарить, но зато в эти ночи весенние я
могу о любви говорить". И о том, что "чайка смело пролетела над седой
волной, окунулась и вернулась, вьётся надо мной." И ещё, что "костры горят
далекие, луна в реке купается, а парень с милой девушкой на лавочке
прощается".
Были и другие песни, но больше всех льстило Анне то, что "там, где
цветы, всегда любовь,- и в этом нет сомнений, цветы любви нежнее слов и
лучше объяснений, зайдите на цветы взглянуть, всего одна минута - приколет
розу вам на грудь цветочница Анюта". Богдан, кстати, так и звал Анну, -
Анютой.
Ещё он привил ей интерес к книжке о несуществовании инопланетян, чтобы
жене было чем крыть легковерных сочинских чайников.
Но главное - к настоящей любви. Точнее, к тому, что, дескать, только
начинается с бестолковости и угарных ночей, а потом становится ровным и
тихим чувством, основанным на взаимной заботе.
Хотя Анна по-прежнему грезила ялтинским берегом, а изредка её