"Нодар Джин. Повесть о любви и суете" - читать интересную книгу автора

Когда и печаль, и очарование переполнили наконец сердце Гурова, он
сорвался с места и приехал в С. К вечеру отыскал её там среди всего ей
ненужного, и как только увидел, сердце его, висевшее на тонкой нитке, вдруг
содрогнулось и - прежде, чем провалиться вниз - выплеснуло в голову
радостное и одновременно горестное понимание, что кроме Анны Сергеевны всё
на свете было не нужно и ему.
Потом тайно же она стала сама приезжать к нему в Москву, и они любили
друг друга, как самые близкие люди, хотя по-прежнему - прощая друг другу -
жили врозь. Прятались ото всех и всех обманывали.
Время продолжало идти, но оно уже ничего не могло поделать ни с
будничным ужасом жизни, ни с праздниками любви. И то, и другое было уже
неизбежным, как само время - пусть даже будни, как всё дурное, существуют
сами по себе, а с праздниками, как со всяким добром, надо хлопотать.
Изменяла их, между тем, сама любовь. Теперь уже, например, он ни себя,
ни её не решался утешать складными рассуждениями. Просто испытывал нежность
к ней и глубокое сострадание, поскольку и она теперь плакала уже не в
поисках выхода из своего мучительного счастья, а из другого понимания. Из
понимания, что им ещё долго будет казаться, будто осталось немного и -
печаль уйдёт, освободив место для одной лишь радости.
Хотя Анна Сергеевна не умела складно думать, она, чувствовал Гуров,
тоже знала, что впереди их ждёт не только самое трудное, но и самое
непонятное. Может быть, даже - конец счастья, потому что вместе с печалью
уходит и оно. Или потому, что счастье может пережить печаль только за счёт
самой большой печали. Смерти.





11. Любовь зиждилась на жажде мести


В этой чеховской истории меня удивила последняя - цветная - картина,
которая каждый раз и возникала в угасающем ко сну сознании Анны Хмельницкой.
Все цвета, однако, были разбавлены в картине сиреневой краской - и ещё
играла музыка, которую невозможно расслышать то ли из-за дождя, то ли
потому, что мешал глухой забор.
Анна - не Анна Сергеевна, а Хмельницкая, - вернувшись из Москвы от
Гурова в свой жёлтый город С., снова уставилась в окно на серый забор.
Сердце её, как и всё в городе по эту сторону забора, окутано чёрной пеленой
ночи, пронизанной до костей, как в рентгене, холодным лунным свечением. И
безо всякой цели в городе хлещет дождь.
Но по ту сторону забора - другое место и иная природа, которой не о чём
печалиться или гадать. Там - залитая пышными утренними лучами ялтинская
набережная, а за ней - у кромки песка, лицом к морю - стоит мужчина с
длинными космами волос, позлащенных встречным солнцем. Ещё Анне сквозь
разъём в заборе видно, что этот человек дует в духовой инструмент, -
наверное, бас, раструб которого тоже дрожит в бронзовых брызгах света.
Удивился я не тому, что похожего кадра, вопреки заверениям Анны, у
Чехова нету, а тому, что чудился он прежде и мне. Только у воды вместо