"Нодар Джин. Повесть о любви и суете" - читать интересную книгу автора

насторожилась из опасения потерять этот мир и связанные с ним ощущения.
Она рассказала о нём Богдану. Призналась и в том, что эти ощущения таят
в себе скорее печаль, чем радость. То ли заботясь о ней, то ли ревнуя её к
постороннему, Богдан внушал Анне, будто от этого следует избавиться, ибо
печальное плохо. Она защитилась тем, что печаль эта сладкая.
Сладкой печали, разъяснял ей Богдан, не бывает, а если и бывает, то,
значит, это совсем уж дурная вещь, в которой плохому служит даже хорошее.
Как если бы вместо всего, что есть и нужно, люди изобрели другие вещи,
которые им не понятны. Или которые - против них.
Ни звенящее блаженство любовного утомления, ни, напротив, глухая
опустошённость после затяжного бодрствования, ни рыхлая алкогольная хмель
или, наоборот, плотный дурман от снотворных таблеток, ни даже скудный зыбкий
дым тлеющей в самокрутке конопли, - ничто, чем , по настоянию Богдана, Анна
выкуривала из себя "дурную вещь", так ни разу и не помогло ей проскользнуть
незамеченной из яви сразу в сон.
Наконец, когда в отрывном календаре Богдан вычитал, что "чёрную немочь"
изгоняют напитком из растёртого лука, она, не отвергая и этого названия,
покорно натёрла в кружку с водой две луковицы, осушила её залпом, а наутро,
задыхаясь от горечи в горле, объявила, что "дурная вещь" с ней в этот раз
уже не случилась.
Случилась она, разумеется, и в этот раз. И - каждый раз перед сном.





10. Будни, как всё дурное, существуют сами по себе


Её тоже звали Анна. И тоже Сергеевна. А название города, откуда она
приехала в Ялту, тоже - как "Сочи" - начиналось с буквы С.
Внешне ничего общего между ними больше и не было. В отличие от
Хмельницкой, у той - по фамилии фон Дидериц, тоже, кстати, мужней - глаза
были серые, и, хотя старше, она в общении с людьми была несмелой. Тонкой и
слабой была у неё не только шея, но и вся стать, - тихая и незамечательная,
какой бывает равнина, тогда как Хмельницкая держалась уверенно потому, что в
женской стати публику прельщают холмы плодородия. Впрочем, от обеих веяло
чистотой малой жившей женщины.
Анна Сергеевна фон Дидериц прибыла в Ялту вместе с белым шпицем из
провинциального С., в котором на время отдыха оставила мужа и дом,
обнесённый длинным серым забором с гвоздями. Хотя муж работал то ли в
губернском правлении, то ли в земской управе, а в Ялте нежно воняли травы и
было много сиреневых теней, её, как всегда, точила тоска по неприходящему
счастью.
Через полторы недели она познакомилась с немолодым москвичом по фамилии
Гуров, который, давно приметив её на набережной, тоже отдыхал сам по себе,
несмотря на наличие мыслящей жены с тёмными бровями, высокой и солидной.
Почему жена Гурова была именно такая, а не другая, Хмельницкая не понимала,
но рассудила, будто всякой женщине надо какой-нибудь быть, а кому-то как раз
- с тёмными бровями, прямой и важной.