"Владимир Алексеевич Гиляровский. Сочинения в четырех томах. Том 2" - читать интересную книгу автора

Я спросил полбутылки... Не успели еще нам подать водки, как бородатый
мужик, песенник, отвел от меня Лаврова и, пошептавшись с ним, отошел к
песенникам...
Снова загремела песня, завизжала гармоника и завыл кларнет...
Замешательство, вызванное восклицанием Лаврова, обратившим внимание на меня,
скоро исчезло.
- Спрашивал меня, не сыщик ли ты, испугались, вишь!.. - объяснил мне
Лавров, проглатывая стакан водки...
Лаврова я знаю давно. Он сын священника, семинарист, совершенно
спившийся с кругу и ставший безвозвратным завсегдатаем "Каторги" и ночлежных
притонов. За все посещения мною в продолжение многих лет "Каторги" я никогда
не видал Лаврова трезвым... Это - здоровенный двадцатипятилетний малый, с
громадной, всклокоченной головой, вечно босой, с совершенно одичавшим,
животным лицом. Кроме водки, он ничего не признает, и только страшно сильная
натура выносит такую беспросыпную, голодную жизнь...
К нашему столу подошла одна из "теток", баба лет тридцати, и, назвав
меня "кавалером", попросила угостить "папиросочкой". Вскоре за ней подсел и
мужик, справлявшийся у Лаврова обо мне и успокоившийся окончательно, когда
после Лаврова один из половых, знавших меня, объяснил ему, что я не сыщик.
- Уж извините, очень приятно быть знакомыми-с, а мы было в вас
ошиблись, думали, "легаш", - протянул он мне руку, без приглашения садясь за
стол.
- Водочки дозвольте, а мы вам песенку сыграем. Вы у нас и так гостя
спугнули, - указывая на место, где сидел плечистый брюнет, сказал песенник.
Я дал два двугривенных, и песенники грянули "Капказскую".
В дверях главной залы появился новый субъект, красивый, щегольски
одетый мужчина средних лет, с ловко расчесанной на обе стороны бородкой. На
руках его горели дорогие бриллиантовые перстни, а из-под темной визитки
сбегала по жилету толстая, изящная золотая цепь, увешанная брелоками.
То был хозяин заведения, теперь почетный гражданин и кавалер, казначей
одного благотворительного общества, а ранее - буфетчик в трактире на том же
Хитровом рынке теперь умершего Марка Афанасьева.
Хозяин самодовольно взглянул на плоды рук своих, на гудевшую пьяную
ватагу, мановением руки приказал убрать все еще лежавшего и хрипевшего
старика и сел за "хозяйский" стол у буфета за чай...
"Каторга" не обратила никакого внимания на хозяина и гудела
по-прежнему...
В углу барышник снимал сапоги с загулявшего мастерового, окруженного
"тетками", и торговался, тщательно осматривая голенища и стараясь отодрать
подошву.
- Три рубля, хошь умри! - топая босой ногой по грязному полу, упирался
мастеровой.
- Шесть гривен хошь, - получай! - в десятый раз повторяли оба, и каждый
раз барышник тыкал в лицо сапогами мастеровому, показывая, будто
"подметки-то отопрели, оголтелый черт! Три рубли, пра, черт!"
- Отперли! Сам ты, рыжая швабра, отопрел! Нет, ты кажи, где отопрели?
Это дом, а не сапоги, дом...
- Карраул, убили! - заглушили слова торгующихся дикие крики во весь
пласт рухнувшей на грязный пол "тетки", которую кулаком хватил по лицу за
какое-то слово невпопад ее возлюбленный.