"Рудольф Гесс. Комендант Освенцима. Автобиографические записки " - читать интересную книгу автора

комендант, сидя в своей дежурке, должен был управлять лагерем одной лишь
силой приказов и посредством телефона. Мол, хватило бы и того, чтобы
комендант вообще случайно прошел бы через лагерь!
О, святая простота!
Такое представление могло сложиться лишь потому, что Глюкс никогда не
работал в лагере. Поэтому и не мог он понять моих нужд. Такое непонимание со
стороны начальства приводило меня почти в отчаяние.
Я отдавал работе все свои возможности, всю волю, я уходил в нее с
головой - а это казалось игрой, выполнением собственных капризов. После
визита РФСС в марте 1941[85] и получения новых больших заданий (но не помощи
в самом необходимом) исчезла моя последняя надежда на лучших, более надежных
сотрудников. Я должен был довольствоваться теми, что были, продолжая с ними
сражаться. Сделать своими союзниками я мог лишь нескольких действительно
хороших, ответственных работников - но, к сожалению, не на самых
ответственных постах. Их мне приходилось нагружать и даже перегружать
работой, что, как мне позже стало ясно, оказалось никак не меньшим злом.
Из-за этой полной безнадежности я в Освенциме стал совсем другим. Прежде в
своем ближайшем окружении, особенно в своих товарищах, я видел только
хорошее - до тех пор, пока не убеждался в обратном. Моя доверчивость часто
играла со мной злые шутки. Только в Освенциме, где так называемые сотрудники
предавали меня на каждом шагу и ежедневно повергали меня в разочарование, я
изменился. Я стал недоверчивым, везде видел обман, везде видел лишь самое
плохое. В каждом новшестве я тоже искал прежде всего самое плохое. Я
оскорбил и оттолкнул от себя многих замечательных, честных людей. Доверия не
стало. Товарищество, прежде бывшее для меня святым, стало казаться мне
фарсом - ведь меня разочаровывали и старые друзья. Всякие товарищеские
встречи стали вызывать у меня отвращение. Каждую из таких встреч я
пропускал, был рад, имея уважительные причины для отсутствия. Конечно, такое
поведение товарищи ставили мне в вину. Даже Глюкс часто обращал мое внимание
на то, что в Освенциме не поддерживаются товарищеские отношения между
комендантом и его помощниками. Я просто не был больше к ним способен.
Слишком уж часто пришлось мне разочаровываться в людях. Все больше я уходил
в себя. Я стал одинок и неприступен, заметно очерствел. Моя семья, особенно
жена, очень страдали из-за этого - я бывал невыносим. Я не видел ничего,
кроме своей работы. Это вытеснило из меня все человеческое. Моя жена
пробовала вырвать меня из этой темницы. Она пробовала "открыть" меня,
приглашая знакомых издалека, устраивала с той же целью дружеские встречи,
хотя ее такая общественная жизнь интересовала так же мало, как меня.
На время я вырывался из своего "индивидуализма". Но новые разочарования
быстро возвращали меня за стеклянную стену. О моем поведении сожалели даже
посторонние. Но ничего другого я уже не хотел - разочарования сделали меня в
определенном смысле мизантропом. Часто случалось, внезапно я становился
молчаливым, даже отстраненным, и предпочитал пройтись в одиночку, потому что
внезапно у меня пропадало всякое желание кого-либо видеть. Усилием воли я
брал себя в руки, пробовал с помощью алкоголя преодолеть приступы дурного
настроения, и тогда опять становился разговорчивым, веселым, даже развязным.
Вообще-то алкоголь приводил меня в радостное согласие со всем миром. В
таком настроении я не обидел ни одного человека. В такой ситуации у меня
выманили множество уступок, которые я не сделал бы в трезвом виде. Однако в
одиночку я никогда не пил, да и не имел такого желания.