"Рудольф Гесс. Комендант Освенцима. Автобиографические записки " - читать интересную книгу автора

чаще и точнее, один раненый товарищ выбывал за другим. Лежавший рядом со
мной не ответил, когда я его позвал. Осмотрев его, я увидел, что из огромной
раны в его голове течет кровь. Он уже был мертв. Меня охватил страх
разделить его участь. Такого сильного ужаса я не испытывал ни до, ни после
того. Будь я один, я обязательно побежал бы вслед за турками. Я не мог
отвести взгляд от убитого товарища. Внезапно я, исполненный отчаяния,
увидел, что наш ротмистр лег между нами, и, взяв карабин убитого, спокойно,
как в тире, делает приготовленный им выстрел. И меня охватило странное, еще
не знакомое каменное спокойствие. Мне стало ясно, что я тоже могу стрелять.
Я еще не сделал ни одного выстрела, а вместо этого со страхом смотрел на
индийцев, все ближе походивших к нам. Один из них выпрыгнул из-за груды
камней. Он и сейчас стоит у меня перед глазами, высокий широкоплечий человек
с черной как уголь бородой. Мгновение я помедлил - убитый сосед не выходил
из моей головы, - а потом выстрелил и с дрожью в теле увидел, как индиец
подпрыгнул, упал ничком и замер. Кажется, я даже не успел прицелиться в
него. Мой первый убитый! Начало было положено. Теперь я делал выстрел за
выстрелом, как меня учили на курсах, но тоже не совсем уверенно. Ротмистр
находился рядом и криками подбадривал меня. Как только индийцы почувствовали
серьезность отпора, их наступление остановилось. Между тем турок вернули и
началось контрнаступление. В тот же день было отвоевано обширное
пространство. При наступлении я рассмотрел своего индийца, и не могу
сказать, что почувствовал себя хорошо. Хотя после первых выстрелов я стал
целиться гораздо точнее, я не знаю, попал ли еще в кого-то во время этого
сражения. Я был слишком взволнован. Ротмистр изумлялся тому, как спокоен я
был в первом бою, во время моего боевого крещения. Если бы он мог знать, как
все это выглядело внутри меня! Позже я описал ему свое состояние во время
первой встречи с врагом. Он посмеялся и сказал, что такое в большей или
меньшей степени переживает каждый солдат. Стоит отметить, что я очень
доверял своему ротмистру, можно сказать, своего крестному отцу, и безмерно
уважал его. Но это было совсем другое отношение, чем к родному отцу. Он не
был снисходителен, но он опекал меня и вообще заботился, как о родном сыне.
Он неохотно отпускал меня в разведку, но всегда уступал, если я настойчиво
просился. Ротмистр бывал очень горд, когда меня награждали или повышали в
чине
Полный гнева на самоуправство родственников и тоски по утраченному
отечеству, я в тот же день отправился к дяде, который был моим опекуном, и
лаконично сообщил ему, что не собираюсь становиться священником. Тот
попробовал все же сломить мою волю. Он заявил, что, поскольку родители
хотели видеть меня священником, для приобретения другой профессии он не даст
мне денег. Я решительно отказался от своей доли наследства в пользу сестер,
и в тот же день подтвердил свой отказ у нотариуса. Я положил конец
дальнейшим хлопотам своей родни и отныне должен был выбиваться в люди
самостоятельно. Я без прощания вышел из дома своих милых родственников и на
следующий день уехал в Восточную Пруссию, чтобы вступить в Прибалтийский
добровольческий корпус
Я был твердо убежден тогда и убежден сегодня, что тот предатель
заслужил смерть. А поскольку ни один германский суд его, вероятно, не осудил
бы, мы сделали это по неписаным законам, которые создали сами для себя,
руководствуясь велением времени [24] и суда я еще плохо осознавал свое
положение. Я твердо верил в то, что не буду осужден, а тем более приговорен