"Рудольф Гесс. Комендант Освенцима. Автобиографические записки " - читать интересную книгу автора

повесил в саду чепрак, вместо того, чтобы повесить его сушиться в сарае, как
он велел. Я об этом просто забыл. Он постоянно учил меня, что из маленьких,
даже самых незначительных упущений может получиться огромный вред. Тогда это
было мне непонятно, но позднее, наученный горьким опытом, я усвоил эту
истину всем сердцем.
Теплые взаимоотношения моих родителей были полны заботы и взаимного
понимания. Однако я не могу припомнить, чтобы они проявляли друг к другу
нежность. Но точно так же они никогда не говорили друг другу сердитых и тем
более злых слов. В то время как мои младшие (соответственно на два года и на
шесть лет) сестры были очень ласковы и во всем подражали матери, я всегда,
уже с детства отклонял все знаки нежности, о чем постоянно сожалели мать,
все мои тетки и другие родственники. Рукопожатие и слово благодарности - это
было пределом того, что можно было от меня получить.
Хотя мои родители были мне вполне преданы, я так и не смог найти к ним
путь с теми своими большими и малыми печалями, которые временами омрачают
мальчишеское сердце. Я справлялся с ними сам. Моей единственной отдушиной
был Ганс - и, как мне кажется, он меня понимал. Обе мои сестры очень любили
меня и постоянно пытались наладить со мной теплые, дружеские отношения. Но я
не мог ответить им взаимностью. Я только играл с ними, когда был обязан это
делать. При этом я злил их до тех пор, пока они в слезах не бежали к матери.
Такие злые шутки я проделывал с ними часто. И все же они продолжали любить
меня, и даже сегодня сожалеют, что я никогда не мог найти для них теплых
чувств. Они всегда оставались для меня чужими.
Своих родителей, как отца, так и мать я очень уважал и относился к ним
с почтением. Однако любви, - той любви к родителям, которая стала понятной
мне позже, - я к ним не испытывал. Почему так было, мне непонятно, я даже
сегодня не могу найти тому объяснений.
Я никогда не был добрым мальчиком и даже образцовым мальчиком. Я
позволял себе выходки, мысли о которых приходят в головы мальчишек моего
возраста. Вместе с другими мальчиками я озорничал и дрался, когда
приходилось. Хотя случались времена, когда я должен был оставаться совсем
один, у меня хватало товарищей по играм.
Я ни с чем не мирился и всегда побеждал. Если по отношению ко мне
допускалась несправедливость, я предпочитал не успокаиваться до тех пор,
пока она не была, по моему мнению, устранена. В этом я был неумолим, и этим
я пугал своих товарищей по классу. Все свои школьные годы я просидел за
одной партой с девочкой-шведкой, которая хотела стать врачом. Мы всегда
понимали друг друга и никогда не ссорились. По традиции нашей гимназии, все
школьные годы ученик сидел за партой по возможности с одним и тем же
одноклассником.
В тринадцать лет я пережил событие, которое могу обозначить как первую
брешь в своем прочном религиозном мировоззрении. Во время обычной потасовки
по дороге в спортзал я нечаянно столкнул с лестницы одноклассника. Он сломал
лодыжку. В течение многих лет сотни школьников, в том числе и я несколько
раз, падали с этой лестницы без серьезных повреждений. Но вот этому крупно
не повезло. Я был наказан двумя часами карцера. Это было в субботу, в первой
половине дня. После обеда я, как обычно в этот день недели, пошел на
исповедь и честно поведал священнику и об этом случае тоже. Но дома я ничего
не рассказал, чтобы не портить родителям воскресенье. Они должны были все
узнать от меня утром в понедельник. Вечером мой духовник, хороший приятель