"А.И.Герцен. Елена " - читать интересную книгу автора

року. Это заколдованный круг, из которого не могу выйти; душа судорожно
силится разрушить его, не может и, утомленная, влечется в эту пропасть, на
дне которой чудовище с укоризненным взглядом. Я думал перестать к ней
ездить, - опять нельзя. Дня три пройдет, и она пишет мне письмо, и каждое
слово так полно любви, так клеймит меня позором, что мне ничего не
остается делать, как ехать, тем более что она догадывается, да и как не
догадаться взору любви! Иван Сергеевич, спасите ее, бога ради, спасите ее
и... малютку! Как и что - я вам объясню; ничего от вас не требую, кроме
доброй воли, кроме попечений об ней, когда она узнает. При отъезде я вам
вручу ломбардные билеты, - только, бога ради, не откажитесь. Теперь, как
только смеркнется, я поеду с вами к ней в Поречье.
Гордый князь смотрел на Ивана Сергеевича просящим, умоляющим взором.
Старик, в первый раз попавший с поверхности жизни в ее клокочущие глубины,
был тронут; лицо его отвечало ясно, он подал князю руку, но в то же время
думал: "Вот куда ведут необузданные страсти". И князь, уничтоженный в
другой раз перед человеком, которого он подавил бы при всяком другом
обстоятельстве, угадывая мысль его, сказал, глубоко вздохнувши:
- Старик, в твоей груди ничего не билось, не кипело подобного; твоя
жизнь шла, как скучные туры бостона; но вспомни, что не у всех в жилах
рыбья кровь, что жизнь иного идет, как талия бешеного штосса.
Между тем темнело. Камердинер подал свечи, и князь, как бы проснувшись
от сна, поднял голову и, щуря глаза от света, сказал:
"Тройку гнедых в линейку, и чтоб ехал Сенька!" Иван Сергеевич молчал.
Князь вскочил и начал ходить в сильном волнении.
- Фу, как я гадок, низок в собственных глазах! - говорил он, терзаемый
жестоким чувством сознания. - И я мечтал о славе!
Но виноват ли я, что вместо крови мне влили огонь в жилы? Не виноват?..
Я, погибающий, искал спасителя, она явилась мне с любовью, с состраданием,
и я полюбил ее... Что вы скажете о человеке, который откусит руку,
подающую ему милостыню? Что? Слова нет, как его назвать, потому что тут
физическая боль, тут кровь, тут улика. Но искусай, убей нравственно душу
благодетеля - и уголовная палата предаст воле божией случай его смерти и
тебя освободит от суда и следствия... Кто это сказал, что от поцелуя любви
ложной, от обманутой женщины до ножа убийцы один шаг?
Кто? А может быть, никто и не говорил, но всякий мог бы сказать, потому
что это правда!.. А это невинное создание, которое не будет иметь ни отца,
ни матери... Пуще всего, чтоб он никогда не знал, кто его отец, никогда! Я
возьму с вас присягу. Проклятие сына ужасно: его нельзя вынести
человеку... Но к чему все эти осторожности? Разве проклятие посылается по
почте и ему нужен адрес?
Глупец!.. О, как торжествует теперь эта толпа, подстрекнувшая меня,
сгладившая мне дорогу пасть и увлечь за собою существо, рожденное для
блаженства, для счастья! Она воображает, что стянула меня в свою удушливую
сферу. Нет, любезные, ошиблись!
Я пал, глубоко пал в эту пучину, в которой вы сидите с головою, но я
все выше вас, хотя и истерзан и преступен... Вот забавно - они виноваты, а
я прав! Они виноваты, указавши мне прелестный цветок, а я, сорвавший его
для того, чтоб упиться на минуту его благоуханием, я прав. Будто цель
жизни этого цветка - рассеять мою тоску, мою обиженную гордость.
Самолюбие, проклятое самолюбие - вот где начало всех гнусностей, а я виню