"Эмма Герштейн. Мемуары " - читать интересную книгу авторафизиономии встречных - он ненавидел все это! "Я - горожанин", - заявил он.
Одна из моих соседок по палате, молодая женщина, но такая усталая, что после завтрака снова ложилась в постель, как-то в гостиной обратилась к Осипу Эмильевичу: "Расскажите о Гумилеве". Я думала, он рассердится, отнесется к ее просьбе как к пошлому любопытству - нисколько. Он описал свою встречу с Николаем Степановичем где-то в пути, чуть ли не на железнодорожной станции. Я с пятнадцати лет любила стихи Гумилева и чтила его память, но почему-то не запомнила ни одного слова из рассказа Мандельштама. Помню только тон любви и уважения, каким он говорил о поэте-друге, и заключительную фразу: "Это была наша последняя встреча". Приближалось 7 ноября - одиннадцатая годовщина Октябрьской революции. Я была довольна, что нахожусь здесь, а не в Москве, где все уйдут на демонстрацию, а на меня будут косо смотреть за то, что я осталась дома (а в какой колонне мне надо было идти? ведь я бросила работу, несмотря на грозившие мне неприятности с Биржей Труда). Представила эту невозможность увидеться с кем-нибудь, так как трамваи не ходят, а улицы запружены демонстрантами, и их песни, и подкидывание товарищей в воздух на вынужденных остановках шествия... я не умела так. В "Узком" юбилейный вечер прошел в скромных масштабах. Насколько мне помнится, актеры не приезжали, а в большом зале, куда нас всех созвали, был поставлен радиоприемник. Мы слушали передачу торжественного собрания, вероятно, из Большого театра, - официальную речь, а затем праздничный концерт. Трудно передать, как он взбудоражил Осипа Эмильевича! "...Благотворительные вечера... декламация... толстые певицы прямо из кричал. И один молодой архитектор удивленно обращался к присутствовавшим: "Я не понимаю, почему Мандельштам так волнуется? Он же не служит в Реперткоме!" На следующий день, придя к обеду, мы увидели добавочный стол, парадно накрытый. Отдохнуть на праздники съехалось много ответственных товарищей. Странно было видеть среди этих солидных фигур изящного брата Надежды Яковлевны, сдержанного, с холодным блеском зелено-карих глаз (тоже с косым разрезом) и безукоризненными манерами. Как он чистил грушу своими тонкими руками с длинными пальцами! Ему не досталось места за нашим столом из-за большого съезда гостей. А у нас было веселее, шла болтовня. После обеда Осип Эмильевич сказал мне, что я напрасно так неуверена в себе: "Вы хорошо защищаете свою правоту... и расстояние между собой и собеседником даете почувствовать". Чисто мандельштамовская постановка проблемы поведения. Известно, какое глубокое истолкование давал поэт понятию "внутренней правоты" и как часто его уязвляло отсутствие должной дистанции между ним и случайным собеседником. Недаром в авторском отступлении "Египетской марки" Мандельштам восклицает: "Господи! Не сделай меня похожим на Парнока!" - на Парнока, "презираемого швейцарами и женщинами", принадлежащего к числу "неугодных толпе" лиц. Подобная несовместимость была в высшей степени свойственна самому Мандельштаму. Его импульсивность не всегда раскрывала лучшие черты его духовного облика, а нередко и худшие (даже не личные, а какие-то родовые). При впечатлительности и повышенной возбудимости Мандельштама это проявлялось очень ярко и часто вызывало ложное представление о нем как о вульгарной личности. Такое отношение допускало известную фамильярность в обращении. Но |
|
|