"Игорь Гергенредер. Победаст, он же Смердячок" - читать интересную книгу автора

стоит легкомысленно пренебрегать. Разве что - покамест отвлечься от различий
между Россий и Западом в сфере сознания и духовности. Давненько известны
различия прозаически-материального свойства, запечатленные в мировой
литературе. Обратимся к ним, отдавая дань непреходящей роли земного.
Шарль де Костер описал рождение Тиля Уленшпигеля в семье
бедняка-угольщика Клааса. Событие произошло во Фландрии шестнадцатого века,
придавленной господством испанцев. У родителей младенца не оказывается
денег, но Клаас просит благоверную не тужить: у них есть лепешки, довольно и
другой провизии. Бедняк перечисляет: "Вон я вижу здоровенный кусок мяса -
тут ребенку дня на три молочка хватит, - правда? В углу притулился мешок с
бобами, он нам с голоду помереть не даст, - верно? А горшок с маслом
померещился мне, что ли? А на чердаке у нас яблоки румяные в полном боевом
порядке выложены десятками - ведь не во сне же я их видел? А бочонок
брюггского kuyte* - разве этот толстяк, у которого в брюхе живительная
влага, не сулит нам гульбы?" (*Сорт пива - флам.).
Когда я с семьей переехал в Германию, и мы, не работающие, получая
социальную помощь, стали на завтрак и ужин есть разные сорта салями, а на
обед - жареных кур, - мне вспоминалась приведенная выдержка. Нас встретило
не чудо: мы встретились со стародавними реалиями Запада.
Вспомним Виктора Гюго, защитника обездоленных, столь прославленного
проникновенностью при описании их страданий. Заглянем в его роман "Человек,
который смеется". Англия, конец семнадцатого века. Бродяга Урсус
зарабатывает на пропитание знахарством и шутовством, он, по словам автора,
нищ. После неудачного дня, когда не удалось и грошом разжиться, у нищего
нашлась лишь "убогая снедь" для сироты, брошенного преступниками на произвол
судьбы. Урсус "пальцем показал на миску, от которой шел пар. В этой миске
ребенку снова явилось небо, на этот раз в виде картошки с салом.
- Раз голоден, так ешь!
Достав с полки черствую горбушку хлеба и железную вилку, он протянул их
ребенку". Оказалось у Урсуса и теплое молоко: он "снял с печки горшок с
молоком".
Самое время - открыть томик Гоголя, знатока кухни, не раз рассказавшего
со вкусом о всевозможных блюдах, каковые поглощали господа средней руки. В
повести "Нос" сказано о рационе тех, кто к господам принадлежал не вполне:
"цирюльник Иван Яковлевич проснулся довольно рано и услышал запах горячего
хлеба. Приподнявшись немного на кровати, он увидел, что супруга его,
довольно почтенная дама, очень любившая пить кофий, вынимала из печи только
что испеченные хлебы.
- Сегодня я, Прасковья Осиповна, не буду пить кофию, - сказал Иван
Яковлевич, - а вместо того хочется мне съесть горячего хлебца с луком.
(То есть Иван Яковлевич хотел бы и того и другого, но знал, что было
совершенно невозможно требовать двух вещей разом...)".
Любопытно, кем представились бы Ивану Яковлевичу бедный угольщик Клаас
и бродяга Урсус?
Наш цирюльник жил в Санкт-Петербурге первой половины девятнадцатого
столетия. Рассказывая о России чуть более позднего времени, Владимир
Гиляровский в книге "Мои скитания" поведал, как питались бурлаки, целый день
тянувшие лямку: "Сели на песке кучками по восьмеро на чашку. Сперва хлебали
с хлебом "юшку", то есть жидкий навар из пшена с "поденьем", льняным черным
маслом, а потом густую пшенную "ройку" с ним же. А чтобы сухое пшено в рот