"Игорь Гергенредер. Сладка палочка" - читать интересную книгу автора

распутства..." Арина ему записку в ответ: "Коли вы советская власть, то
желаем через вас очиститься".
Блюхер велит седлать серого в яблоках текинского коня. Поехал один.
Глядит: Уй-река, а над ней до чего ладный дом стоит! В два яруса, крыт
смолёным тёсом. Наверху из окна девка-красавица выставилась. Толстая коса
тёмная уложена высоким теремом.
Сдал текинца работникам, во вторых сенях снял с себя кобуру с наганом,
снял шашку. Идёт наверх безоружный. Арина замечает: ишь, какой серьёзный
человек. Волос с головы начисто сбрит, усики закручены. Не парень
молоденький, а на ногу лёгок. Хромовые сапоги. Аккуратно фуражку держит в
руке: где, мол, её пристроить?
Арина: "Сейчас тётенька Гликерья примет у вас". Арина в сарафане белого
полотна, с выбойкой золотых подсолнушков. Усаживает гостя за стол в
обеденной горнице. "Желательно вам отведать наливочки, дорогой гостенёк?" -
"Да мне бы подходяще водочки, разлюбезная хозяюшка". А Гликерья ставит на
стол графинчики, плоские фляжки и пузатеньки.
"Наливочка у нас на гречишном меду, милый гость!" - "Да я уж водочку
приметил, ласкова хозяюшка". - "А медок у нас молодой - текучее золото
пузыристое..."
Блюхер посмеивается, усики подкручивает. Выпил рюмку водки - Арина ему
тарелочку с груздями. Он себе стопку анисовой - заел сельдяной молокой.
Губами причмокивает, глазами девушку ест. Как у неё под сарафаном, тонким
полотном, тёмные востропробочки выперлись. Страсть! Блюхер стопку перцовой
принял с полукряком, закусывает куриной ножкой в студне.
"Откушайте наливочки, мил-гостенёк! Сла-а-адка наливочка..." - "Отчего
ж вы ничего не пригубите, краса-хозяюшка?" Она улыбкой его манежит:
"Выпью... не знаю, как вас звать-величать..." - "Блюхером, краса-загляденье,
Блюхером".
Кушает он новый стаканчик, черпает ложкой остужену стерляжью уху -
нежный холодец видом. "Уж как приятно от вас удовольствие - Арина, не знаю
отчества..." - "Силишна, милый Блюхер-гость, Силишна!" Он стопку хлебной
очищенной в себя - с полным-то кряком. И принимается за жирного линя в
пироге. Она проникает его глазками. "И я с вами наливочки сладкой выпью,
Блюхер..."
Гликерья подаёт пельмени, ставит корчагу брусничного вина. Арина сама
режет белый хлеб, коровьим маслом мажет: "Сулили очистить от распутства.
Терпенья нету моего убедиться в том". - "А неуж распутны вы, Арина Силишна,
молода краса?" - "Видать, что так, Блюхер, коли ваша советская власть
насылала на меня конных палачей!" - "Советская власть перед вами сидит,
супротив", - и ещё хряпает стакашек, за помин изведённых товарищей. Могуч
был пить Василий Блюхер. И обритая голова не запотеет. То и сказать, жажда
правды - жажда особенная.
Ведёт Арина гостя в повалушу-спаленку. Мигом сарафан с тела прочь - на!
Титьки так и стоят, сосцы - переспелая малина. Хлоп-хлоп себя по ляжкам
ядрёным, ножками перебирает - хитрый перепляс калиновый: "Во какая пава я -
елбанями вертлявая!" На тахту прыг, на расписные подушки. Прилегла голая на
бочок, локоток в подушку упёрла, ладошкой щёчку поддерживает. "Чего взырился
на моё распутство - прикусил ус? Очищай, Блюхер!"
А сама-то - эдака выкуневшая девка - ещё не знала никакого касательства
от мужского пола.