"Игорь Гергенредер. Птица Уксюр" - читать интересную книгу автора

остыли, велел их есть. И настоями попаивает, попаивает. Положил Сашку на
лавку. После велит помочиться в скляночку. Такая немецкая склянка у него
продолговатенькая. Принёс свечу жёлтую, вокруг неё потоньше свечка, белая,
обкручена. Обе свечки зажёг, калит склянку на них, выпаривает из неё.
Ну так, мол, Саша, чего узнано. Смотритель саданул в тебя,
чернокнижник, овечья мать! Через девок-болтушек достигло до него, как
ссыльную ты спас. Это какой урон ему по службе: сбегла бесследно. За своё ль
она дело сослана или за родню - дело важное для правительства. От него
смотрителю доверие, он, пёс, тыщи гнёт за надзор, а ссыльная делает перед
ним побег с такой нахальной насмешкой.
Отомстил-де он тебе, Саша, жестоко. Правду люди сказали, куда он тебе
попал. В самые твои грузила, сразу в оба влупил. Чем - знаешь? Каменючками
из чернолупленного хариуса...
"Как, как?"
"Из чернолупленного!"
Халыпыч объясняет: как чернокнижники от старого износу теряют мужскую
возможность, они идут на мелководье спящих хариусов лупить. В особые ночи, в
места такие: как в чёрных книгах указано. С наговором, конечно, ходят, с
асмодеевыми знаками и бессовестными шептаньями.
Срежут молоденькую ольху, ствол оголят и по тихому мелководью - хрясь!
хрясь! Где хариусы-то спят. Называется - лупленье по-чёрному. Какая рыба
всплывает - тот её хвать! Привяжет мочалом к копчику. Носит на себе; и так
ест и спит. Хариус подгнивает на копчике, светится синенько. Своё действие
оказывает.
На седьмой день рыбьего ношения чернокнижник получает свойство. Да...
Баба боле не отстанет от него, так её и зудит: опять бы ненаглядное
полелеять! Закабалена.
Сашка спрашивает: "Поди, и ты попытал?" Халыпыч: "Не-е, мне противно
бабу морочить. Ведь ей лишь мнится найденная любовь. Мечтой себя тешит
несчастная, а он просто полупливает её по месту, поверху. А никакой твёрдой
правды нет. Избёнка нетоплена". Я не могу, Халыпыч объясняет, травить в
человеке звезду надежды, коли та одним горит - был бы месяц становит! Ждёт
избёнка правды крячей, а не обман висячий.
Но тут, мол, не только обман гостеприимства. Есть другое ещё. Какие
хариусы луплены по-чёрному, но не взяты, они очухаются. И в молоках у них
заводятся каменючки. От них всякая хитрая зловредность, от каменючек этих.
Опасны очень разнообразно. Как чернокнижник добудет хариуса такого, много к
чему применит каменючки. К разной погибели, расщепись его сук!
"То-то хлобыстнул в тебя - а ты и ухом не повёл, - Халыпыч Сашке
толкует. - Невдомёк тебе, что такое ты в себя принял". Даже-де любовь не
сбилась в момент попадания. И ранки сгладились за делом, на кобылке-то. О, и
каменючки! Сидят в обоих грузилах. Как ты отдаёшь себя, так и они тебе свой
вред отдают, в каждый твой случай. И мрёшь. Во-о отомстил! Обида тебя
поджидает последняя: через великую муку помереть на радостном человеке. Она
ж не будет знать. Ей ублаженье, а у тебя - последняя отдача.
Сашка слушает, и так ему печально. Молодой ещё такой, любовь и радость
была, а тут какой разврат! От похабства удумали чего седые старики: лупленье
хариусов! А рыба бедная и знать не знает, куда применяют её. Думает - в уху
пошла. В расстегайчик под водку-мамочку. Знала б она эту мамочку, стерляжий
студень! Делаешь человеку радость, а на вас глядят с думой про гадость.