"Игорь Гергенредер. Птица Уксюр" - читать интересную книгу автора "Нельзя ль, дедок родимый, - Халыпыча просит, - вывесть каменючки? Уж
уплачу. Бери хоть пятистенок! На пороге дави мои причиндалы утюгом, но только выдави эти каменючки". Колдун ему: "От давленья они подымутся в брюшину, а после опять сойдут. Одно излеченье - выложить!" Ножик на бруске правит, особые ножницы длинные вынул, с загибом, а Сашка: а как же с царицей спать? Халыпыч: "Ну, то - не твоя забота. Раз уж сама царица тебе будет дана, это дело образуется". - "Как же они образуются, выложенные?" - "Ну, то уж пусть у царицы голова болит". Сашка: "Не могу я её подвести". Халыпыч ему: не рискуй, мол; сейчас вон сделаем, а там, главное, надейся. "Заради надежды и буду пушку на колёсах держать!" - отстоял болезный дела. И до того зажил смирно! Нинку с Лизонькой попросил уйти, не обижаться. Отступного дал, скотину уступил чуть не всю. А на помощь по дому завёл бобыля-подстарка. И существуют вдвоём, проживают деньги остатние. Ворота на трёх запорах; бобыль никакую бабу и вблизь не подпускает. Собак достал заграничных голенастых, брюхо подведённое; в пасти курица умещается. Ненавидящие - кто не в штанах - собаки! Нарочно на то они выведены. Вывели их таких в старину - для войны с Шотландией. Шотландцы-солдаты в юбках: ну вот. Сосед - по пьянке без штанов - постучался в ворота... Что сталось! Лай, рык; одна цепь - диньк! другая... Пока через забор перемахивали собаки, он - пьяный, пьяный - а рубаху с себя раз! да ноги в рукава. Лишь это спасло. А у Сашки случая с бабой нет - он и держится на сохранённом полздоровье. Утром редьки с квасом покушал и на чердак голубей гонять. В хозяйство, а Сашка ляжет на кровать, простынёй накроется, поставит на табуретку маленькую рюмочку. Покуривает себе, прихлёбывает. Знаешь, мол, царица, судьбу свою? Чувствуешь чего такое, хе-хе? А за воротами подковы - цок-цок. И встала запряжка. Собаки - молчок. В ворота стучатся. Отпирает бобыль: ни одна не взлает собака. Кто-то в сени ступил. Бобыль, слышно, говорит: "Страдает хозяин через похабных людей". Заводит молодого человека. Костюм на том шёлковый, не наш. Иностранец-мужчина; лицо очень смуглое, красивое. "Здрасьте", - и дальше как положено, вежливо; но, конечно, несвычно для слуха говорит. За ним негр заносит вещи. В таком точно костюме дорогом. Только на хозяине шёлк жёлтый, а у негра - белый-белый. Сашка - простынёй обёрнутый - и сел на койке. А этот молодой: помните, барышню спасли? "Помню, ядрён желток, и даже очень!" Ну, мол, я от неё. Не надо ль чего хорошего сделать? Всё в наших силах. Сашка: да как вам сказать... А бобыль: "У него яйца попорчены смертельно, и любая баба может забрать жизнь, как суп съесть!" Сашка на него: не груби! Человек-де новый. Ему ль понять, до какой жестокости у нас доходит разврат? Вон хариусов лупят по-чёрному ради обмана женщины... Приезжий: "Ну-ну, слушаю..." На лавку сел, шляпой обмахивается, ногу на ногу. Ботинки заграничные, но бывают такие и в Ташкенте. Перед и подошва белые, задок коричневый. А носки на нём лазоревые, в малиновую полоску. Ну, скажи - так и напомнилась птица Уксюр! У Сашки от воспоминания поддалась душа. Всё, как оно проистекло, рассказал до мелочи. У приезжего от жалости слёзы. Горит лицом. Смуглое, а |
|
|