"Игорь Гергенредер. Птица Уксюр" - читать интересную книгу автора

грубый испуг. От твоего испуга скорее мужа зазову во дворик!"
Но не всякий раз зазовёшь. Как мечта про царицу с Сашки сошла, вступил
в степенную силу. Всё в езде. Мельницы ставит, гурты скота закупает;
промышленный стал человек. Дались деньги - так и растите!
А Касьян это наблюдает. Думает: не может красивая сдоба задаром
сдобиться. Не зазря матерьял помогает. Как ни дорог, а для боле дорогого
носится... Есть у ней кого послать за шоколадом да за чаем - но ходит сама.
У! И ходят же те ножки плавно по фронтовому сердцу... А до чего скумекано
умно про дворик, про кол! Знаю-де и понимаю, но хозяйство твоё не манит, а
ровно дымом глаза ест. Объяснила: жалею, мол, и оттого - испуг: не дать бы
лишней жалости. Как от дыма, отвожу глаза. Пока испуг меня пугает, твоя
мечта - дым всего лишь. Да... зряшный, как и подъём хозяйства. Одинокий
подъём-то. Неразделённый.
Чем бы оборотить испуг насупротив? чтоб потянул испуг-то... Поговорил
Касьян со стариками, с Халыпычем. Отнёс ему портсигар трофейный - серебряный
с позолотой.
Вот Сашка уехал недели на две - мученик сей момент к Альфие. Бычина,
шея - во-о, а стоит бледней гуся ощипанного. Так приказал себе.
Вспомните, говорит, страданья вашего мужа. То же и я...
"Чего, чего?"
Он ей: как вы, мол, советовали зазвать молодую во двор - подымать
хозяйство, - я и попытался. Позвал замуж хорошую девушку: уж с такой охотой
она ко мне! И родители с виду не против. Скоро б и свадьбу играть. Да
уследил нас её отец, чернокнижник... Шарахнул из двух стволов. Хозяйство моё
на подъём, да рыбьи каменья в нём...
Шепчет-жмурится: уж и крутило-ломало меня! Какую боль-муку поел, и ещё
предстоит. Знать, скоренько после свадьбы помру. Приберёт чернокнижник избу
и трофейную лошадь. Молоденькую вдову за дружка отдаст, такого же
чернокнижника: семьдесят семь годов ему. Вместе лупят хариусов по-чёрному.
Альфия как глянула на него, глянула! Зря-де и слово говорила с таким!
Вон встряли в чего, а я, мол, виновата. Ишь, как ловок советы понимать! Ну,
молоденькая ласкала хорошо, она и доведёт до конца.
Тут он и грохнись. Ушлый - фронтовик. Чай, не один раз получал раны.
Грянулся как без памяти. Она его и так, и сяк шевелит - на помощь не зовёт
никого. Зубы разжала ему ложкой, порошок в рот, капельки. Стала виски
растирать, он глаза открыл: в бору-де есть винокуренный сруб заброшенный. Я
его подновил, наготовил там. Проехать туда так-то и так... Вы верхом хорошо
ездите.
"Не сделаю, мил человек". - "Да где же тогда ваша совесть? Всё у вас
есть для спасенья, и не дать? И не стыдно вам будет перед нашим народом?"
Давай стыдить эдак. Лежит укоряет. Ну, скажи - добирается до стыда.
Она: "Делать бесполезно. Он опять стрельнёт в вас". - "Э, нетушки! Я к
его дочке близко не подойду. Никакой свадьбы, если вылечусь".
Альфия так это, потрогала его. Набирайтесь, говорит, сил; леченье
тяжёлое.
Ну, он барашка поперёк седла и к срубу тому, в бору-то. Ночь
переночевал, барашка разделывает, а тут и она, Альфия - две булочки,
сахарный роток! По росе, пока жары нет, и приехала, пеночка с варенья. Чуть
кивнула ему; с лошади и в сруб.
Он снаружи костёр развёл, жарит шашлыки, а она в срубе делает, чего