"Игорь Гергенредер. Селение любви" - читать интересную книгу автора

- Зяма, ради всего святого, не надо! К счастью, мы все тут
беспартийные, и нет нужды доказывать идейность.
Тот, к кому он обращался, крепко сморщил лоб, очки вздрагивали на
тонкой переносице:
- Партию создал Ленин. И теперь, когда ленинские нормы
восстанавливаются, когда...
- Хотелось бы, - вставил Илья Абрамович, - небольшого довеска к
газетным обещаниям! Вспомните: когда мы выкупали молодого человека, с хлебом
были перебои, но черной икры хватало. А нынче?..
Привычно-пониженные голоса повели разбухающую перепалку о том, когда и
благодаря чему "будет накормлен народ", "нравственность обретет защиту не
только на словах" и "незамаранность детства даст свои плоды - интимные
отношения поднимутся над низменным".
Смуглый брюнет, чей нос опирался на стильно подстриженные усы,
сливавшиеся с короткой красивой бородкой, требовательно сказал:
- Минуточку! - и произнес: - Идеи - треп, если у их поборников нет
критически злого...
- Евсей за Евсеево! - перебил Зяма. - Ну скажите же ваше излюбленное:
"За добро горло перерву!"
Евсей отвечал взглядом наблюдательно-легкого юморка.
- Мы забыли о герое нашего сбора, - проговорил осуждающе и повернулся
ко мне: - Друг мой, кому сегодня тринадцать, не покажете - что вы поняли из
всего услышанного?
Мое сознание утопало в едких клубах непроизвольно возникающего
пережитого. Наш серый многоэтажный корпус, провонявший уборными и
тошнотворной гарью кухни, гневливая праведница Замогиловна,
свойски-снисходительный Давилыч. Директор, который сейчас увиделся злобной,
с черными макушкой и хребтом, овчаркой... Болезненно-зримым хлестали
воображение и письма матери... Будоражащий океан не мог не выйти из берегов.
- Если никак ничего нельзя, то - индивидуальный террор! - выдохнул я
мысль, поражаясь ее чужой завидной взрослости.
Мгновенно все, кто был в комнате, взглянули на закрытую дверь. Немая
минута окончилась на слабых звуках - Зяма, в каком-то крайнем упадке сил,
пролепетал, адресуя Пенцову:
- Вы взбесились? вложили ему...
- Не было! - Тот, потемнев лицом, придвинулся ко мне, говоря глухо и
жалобно: - Ты слышал от меня что-либо подобное?
- Конечно, нет! - Я внутренне ощетинился от остро-неприятного холода к
нему.
- Пожалуйста, повтори всем, - попросил он, и я повторил.
Он испытал облегчение - сжал кулак, несколько раз взмахнул им, и мне
бросилось в глаза, как опутана венами худая рука.
- Ты должен раз и навсегда осознать, - услышал я, - нельзя даже в
мыслях присваивать право решать о... о чьей-то жизни.
Удрученный Илья Абрамович внес свою лепту:
- Никому не дано лично осуждать на... на то, что ты взял себе в голову!
С этим невозможно жить среди людей! Это - злая доля, зло съест самого тебя.
Зяма, тревожась до чрезвычайности, горячо зашептал:
- Напомню, я предостерегал! Вырывать из коллектива, пусть ужасного, но
- коллектива! - чревато... риск есть и будет, мы не гарантированы от самого