"Анатолий Юмабаевич Генатулин. Вот кончится война " - читать интересную книгу автора

развернулся и двинулся по пашне вслед за танками. Взводный, отставший с
комэска, бегом догнал нас и объяснил, что в этом лесу окружена большая
группа немцев. До опушки было около километра. Танки, пройдя половину этого
расстояния, встали и открыли огонь из орудий. Танк, что шел по шоссе, тоже
остановился, и танкист, высунувшись из люка, шпарил по лесу из
прикрепленного на башне пулемета. Трассирующие пули гасли в толще леса, как
в воду уходили. Но ни единого ответного выстрела и вообще никакого признака
немцев. Постреляв по лесу (там, наверное, щепки летели), танки медленно
двинулись вперед. Мы шли вслед за танками. Я, как всегда, брякая пулеметными
дисками в брезентовой сумке, топал рядом с Баулиным. В сторонке шли
Музафаров и Шалаев. Посередине - сержант Андреев, Евстигнеев, на правом
фланге - Голубицкий, Худяков и Сомов. Позади по рыхлой пашне трудно тащили
станковый пулемет Васин с Кошелевым, им помогал Воловик. Старший лейтенант,
как всегда, в солдатской шинели и с трофейным автоматом на груди, ничем не
выделяясь среди остальных, шел позади нас. Поодаль, правее, вслед за танком
спешили другие взводы. До опушки леса оставалось метров триста, не больше.
Мы уже начали подумывать и даже переговариваться о том, что, наверное,
никаких фрицев в лесу нет и никакого боя не будет...
Вдруг резкий хлопок пушки со стороны леса. И грохот взрыва. Танк,
идущий впереди нас, дернулся, развернулся и после второго взрыва замер на
месте. Сначала из его щелей, а, может быть, пробоин в броне закурился легкий
синеватый дымок, потом повалил маслянисто-черный. И тут же завжикали пули.
Мы бросились наземь. Остальные танки, как бы замешкавшись, встали и открыли
по лесу беглый огонь. Немецкие пули на подсохшей пашне перед нами поднимали
пыль. Снова, уж который раз, я чувствовал себя ничтожным, беззащитным
комочком жизни, телом, до безумия боящимся смерти, сознанием, нервами,
которые никогда не могут привыкнуть к свисту пуль и быть спокойным, когда
летит в тебя и пылит перед твоим лицом свинцовая смерть. Я стал разгребать
руками перед собой вспаханную рыхлую почву в бесполезном желании углубиться
в землю хотя бы на несколько сантиметров. Только команда, только голос, как
всегда, негромкий, но отрезвляющий и беспощадный голос старшего лейтенанта
Ковригина напомнил мне, напомнил нам, что все-таки я солдат, мы солдаты,
вернее, сейчас прежде всего мы солдаты.
- Взвод, огонь!
Баулин поставил пулемет на сошки и хлестнул по лесу струей трассирующих
пуль, заработал "Дегтярев" Музафарова, чуть запоздало подключился станкач
Васина, защелкали карабины. Я на секунду оглянулся и увидел, как к нам
подползает взводный.
- Взвод, встать, вперед!
Никто не шевельнулся. Эта нерешимость встать под пули тянулась,
наверное, всего несколько секунд, а казалось, что прошла целая вечность.
- Что лежат! Что лежат! Музафаров!
Музафаров, приподнявшись, надел ремень пулемета на шею, встал и,
пригнувшись, строча на ходу, шагнул вперед. Баулин ремень пулемета никогда
на шею не надевал, у него были очень сильные руки, он нес пулемет просто,
как карабин, в руках и стрелял с пояса. Поднявшись, я заметил: пулеметная
очередь со стороны леса больше не пылила веером по пашне, видно, все же
попали танкисты, подавили пулемет. Но пули, наверное, винтовочные все еще
повизгивали, а на правом фланге эскадрона по-прежнему чесал по взводам
пулемет. Мы все шли пригнувшись, готовые в любую минуту ложиться,