"Анатолий Юмабаевич Генатулин. Вот кончится война " - читать интересную книгу автора

вплотную, в полосу столкновения с фрицем, успевшим засесть в оборону и
дравшимся насмерть. Первая примета близости передовой, кроме летающих с утра
наших штурмовиков и дальнего грохота - это исчезли беженцы. Потом зачастили
встречные санитарные машины, мелькали в кузовах крытых брезентом машин белые
повязки. Казалось, ближе к бою и воздух другой, и поля, и перелески - все
как будто освещено другим, тревожным и холодным светом. Потом мы проехали
мимо мертвых танков и мертвых танкистов. Наших и немцев. Я многое повидал на
войне, но такое видел впервые. Наши "тридцатьчетверки" и немецкие "тигры"
сошлись на перекрестке двух дорог возле каких-то домов, сараев. Наша
"тридцатьчетверка" таранила в бок немецкий танк, тот замер наклонно,
приподняв правую гусеницу. Другие два танка, наш и немецкий, сшиблись лбами
и, покорежив броню, свернув башни с орудийными стволами, встали как бы на
дыбы. Еще два танка расстреляли друг друга в упор и сгорели. Со стороны это
было похоже на беспорядочное нагромождение искореженного металла, на свалку
из огромных серо-зеленых и пятнистых машин, только воображение досказывало,
какое яростное столкновение двух сил, какие судороги смертельной ненависти,
отчаяния сотрясали эти железные машины, какой скрежет, лязг и грохот здесь
стоял, какие проклятия, ругань на двух языках и стоны носились в разорванном
железным грохотом воздухе, все это, наверное, происходило всего за несколько
минут. Возле танков лежали обугленные трупы танкистов, наших и немецких. Они
были черны, как головешки. Только обгоревшие шлемы на головах еще сохранили
узнаваемую форму. Ноги были подогнуты, руки согнуты в локтях, кулаки сжаты,
как будто и мертвые они продолжали драться.
А через какое-то время мы увидели немецкую оборону, захваченную и
прорванную нашей пехотой. Окопы, пятнистые пушки, разбросанные зарядные
ящики, стреляные гильзы, вкопанная в землю самоходка, ребристые коробки
противогазов, воронки, разбитые пулеметные гнезда и трупы немцев. Все это мы
видели не с дороги - шоссе примерно в двухстах метрах от окопов было
взорвано, вскопано, завалено разбитой техникой, поперек дороги был поставлен
тяжелый гусеничный тягач. Весь этот разгром мы видели, проезжая в обход
завала, по пашне, через эти окопы и воронки. В окопах или возле окопов
загорало несколько пехотинцев, остальные, видно, отдыхали в ближней
деревеньке слева от шоссе.
- Куда претесь, копытники, с вашими кобылами? - крикнул насмешливо
какой-то бывалый сержант.
- Они за трофеями едут.
- Сейчас фрицы покажут вам трофеи.
- А это мы еще посмотрим, кто кому покажет.
Нас обогнала колонна танков. Была команда "повод!". Километров пять мы
ехали быстрой рысью вслед за танками. И вот команда:
- Эскадро-о-н, к пешему бою слеза-а-а-ай!
- Первый взвод, к пешему бою!
Екнуло и упало в брюхо сердце. Все начиналось снова, как будто не было
ни боев в Восточной Пруссии и Померании, ни наших долгих победных маршев по
освобожденной немецкой земле, ни тайной надежды спокойно дотопать до
последнего часа войны, и после команды "к пешему бою слезай!" уж который раз
велся счет последним минутам твоего, может быть, последнего отрезка пути на
войне...
Четыре танка выехали направо от шоссе, на пашню, один продолжал ползти
по дороге. Впереди плотной темной стеной стоял сосновый лес. Наш эскадрон