"Анатолий Юмабаевич Генатулин. Вот кончится война " - читать интересную книгу автора

- Боевой конь, - повторял Ковальчук едва слышно.
- Громче! Надо отвечать: боевой строевой конь, товарищ сержант!
Потом Музафаров, охотник разыгрывать и понасмешничать, говоривший сам
"на карман поставил", донимал Ковальчука:
- Ковальчук, что это?
- Лошадка, - снова отвечал Ковальчук.
Второй украинец, Сало, не нюхавший еще пороха, как и Заяц, ничем
особенным не выделялся и так же, как и он, незаметно вошел в наш взвод и
как-то тихо прижился в нем. Только насчет его фамилии немного посмеялись
вначале: "Ну, братцы, теперь у нас есть сало, теперь с голода не помрем".
Третий новичок, Сомов, был из освобожденных военнопленных. Широколицый,
с настороженными глазами Сомов почему-то сразу не понравился нам. За спиной
у него некоторые зашептались, что он бывший власовец. А власовцев мы
ненавидели больше фрицев. Недавно во втором эскадроне был случай. Захватили
в плен власовцев и заперли вместе с пленными немцами в сарае. Старший
сержант пулеметного взвода Бугров, выпивши, взял увесистую палку, вошел в
сарай и приказал сидящим в одной куче с немцами власовцам: "Русские, выходи
налево!" Те подчинились, а старший сержант давай дубасить их палкой. Дубасил
и кричал: "Суки, предатели, продажные шкуры!" Прибежали ребята и с трудом
оттащили разъяренного Бугрова. Так вот Шалаев, Андреев, Худяков, я тоже
присоединился к ним, однажды, после обеда, отозвали Сомова в сторонку в лес
и напустились на парня:
- Что-то нам твоя морда не нравится! Ты - власовец, скажи прямо! Все
равно узнаем и шлепнем тебя!
- Что вы, ребята, какой я власовец! Я в плену был!
- Врешь! Лучше признавайся, а не то!
- Ребята, ну что вы! Меня же проверяли, - и Сомов заплакал.
- Сразу в слезы! Иди еще пожалуйся старшему лейтенанту, - сказал Шалаев
и ткнул кулаком Сомова. - Ладно, не обижайся. Мы ведь так. Пошутили.
За Одером мы долго ехали без боев, точнее, без тяжелых боев. Преследуя
отступающих немцев, с ходу сметали небольшие заслоны и перли дальше по
шоссейным дорогам. Навстречу нам тек поток беженцев, брели колонны пленных,
часто шли без конвоя, расхлябанные, жалкие. Старший лейтенант Ковригин на
привалах или на марше, повернувшись в седле к нам, сообщал какую-нибудь
новость, ну, например, пояснял, что за канонада громыхает правее нас уже
целый час, это, оказывается, добивают окруженные немецкие части. Однажды
сообщил, что наши взяли Кенигсберг. Тот самый Кенигсберг, который мы отсекли
от Германии еще в январе и, оставив в далеком тылу, уже о нем малость
подзабыли. И вот только теперь, после долгих тяжелых боев взяли его штурмом,
этот Кенигсберг.
На марше, когда ехали шагом, мы пели. Запевал Куренной. Запевал нашу
любимую: "Из-за острова на стрежень... " Так как во взводе теперь было
четыре украинца (Куренной хоть и из Ташкента, но песни украинские тоже
знал), мы часто пели и украинские песни. Мы любили украинские песни.


Ой на, ой на гори та женци жнуть!
А по-пид горою, яром-долыною
Козаки идуть...