"Анатолий Юмабаевич Генатулин. Вот кончится война " - читать интересную книгу автора

ребятишки. Правда, немецкие мальчишки были одеты лучше и опрятней наших
деревенских сорванцов, но так же как и они полны любопытства к военным, к
оружию. Вряд ли они видели в нас врагов; если и видели, то любопытство,
наверное, было сильнее их настороженности, враждебности. Они "стреляли" у
нас курево, просили подержать оружие или даже пальнуть из карабина, водили
наших коней на водопой и быстро учились русской матерщине. Глядя на своих
детей, взрослые успокаивались, смягчались - солдаты, так любящие детей, не
могли причинить им зла.
Мне многое нравилось в Германии, нравились их дороги, обсаженные где
ветлами, тополями, где и яблонями. Мне нравились их чистенькие города,
мощенные камнем улицы, опрятные квартиры с обязательным пианино, уютные
городские площади и ухоженные скверики. Мне нравились их деревни, кирпичные,
крытые черепицей островерхие дома, чистенькие крестьянские подворья, хлевы,
не унавоженные, с добротными стойлами и кормушками для скота. Скотина
породистая, упитанная. Рыжий пимокат Евстигнеев входил в эти дома, коровники
и уже который раз удивлялся и говорил одно и то же:
- Вот как надо жить! После войны, если останусь жив, построю себе вот
такой же коровник. Или вот у них подполы. У меня в избе под полом просто
яма, земля. Картошка лежит зимой. А у них под полом и кладовка и стирка.
Буду рубить новую избу - вот такой же подпол оборудую.
- Дак они же пол-Европы ограбили. А ты на какие шиши построишь? -
возразил сержант Андреев. - Где возьмешь кирпич, цемент?
- А камень на что? Мы на Урале ходим и спотыкаемся об этот камень. А
цемент не обязательно. Глина есть.
- Не построишь, - категорично отрубил Голубицкий.
- Почему не построю?
- Не построишь. Как жил раньше, так и будешь жить.
- Но ты скажи: почему ты думаешь, я не построю?
- Потому что ты не немец.
- Ерунда! Причем тут немец? У нас на Урале есть дома побогаче ихних.
- А почему тогда у тебя дом бедный?
- Все руки не доходили. Думал, и так сойдет. Да зашибал маленько.
- Теперь, думаешь, не будешь зашибать?
- Не-е! Вот зарок! Вернусь живой - отпраздную возвращение и больше в
рот не возьму эту заразу.
- Зарекалась свинья...
Так разговаривали и спорили ребята иногда, и верилось, что после войны
жизнь пойдет замечательная, что они построят новые дома и дворы не хуже, чем
у немцев, и заживут счастливой мирной жизнью. А сам я не думал ни о доме, ни
о хоэяйстве, потому как у меня не было ни кола ни двора, да и не собирался я
после войны воротиться в деревню. По-другому о своей послевоенной жизни
думали, наверное, городские жители Голубицкий, Андреев, Смирнов.
За Одером к нам пришло пополнение. Украинцы Ковальчук, Сало и русский
паренек Сомов. Ковальчук был из Западной Украины и не говорил по-русски.
Коня он называл "лошадка". Сержант Андреев, любящий покуражиться, спрашивал
у Ковальчука, показывая на коня:
- Ковальчук, что это такое?
Ковальчук, малорослый мальчишка с испуганным лицом, отвечал негромко:
- Лошадка.
- Не лошадка, а боевой строевой конь, понял? Повтори!