"Анатолий Юмабаевич Генатулин. Вот кончится война " - читать интересную книгу автора

Девушки ответили, что русские есть и в Кеслине, и в Кольберге. Баулин
сокрушался, что в Кеслин вошли другие полки, а не мы, что вдруг жена его
там. А съездить и думать не моги, кто его отпустит, когда с моря ждем
немецких матросов. Война есть война.
- Девушки, если по дороге домой, чем черт не шутит, встретите Баулину
Зину, скажите ей, что муж ее жив, - сказал Баулин и тут же засомневался: -
Хотя навряд ли. Но на всякий случай запомните: Баулина Зинаида.
Девушки обещали. Правда, было видно, что ни девушки, ни сам Баулин не
верили в эту встречу, но Баулину, наверное, надо было хоть чуточку
надежды...
Потом днем два взвода, пулеметчики и артиллеристы дежурили в окопах, а
один взвод верхом патрулировал по берегу. Мы из своих окопов всматривались в
серую даль воды, откуда шли серые волны с белыми макушками, и ничего
подозрительного не видели. Только раз нам почудился быстро бегущий сквозь
волны перископ подводной лодки, и мы открыли по нему стрельбу из пулеметов и
карабинов.
На другой день патрулировать по берегу выехала половина нашего взвода:
сержант Андреев, Баулин и я, рыжий пимокат Евстигнеев, Куренной, Воловик -
всего шесть человек. Старшим был сержант Андреев. Остальные дежурили в
окопах. Нам нужно было проехать берегом километров пять: до маяка, потом
обратно, затем снова до маяка, пока нас не сменят. Мы не торопились, ехали
медленным шагом. С одной стороны эти самые дюны, низкорослый сосняк, с
другой - пустынное море без конца и края. Желтая песчаная полоса между
ними - это наша дорога. Иногда мы ехали по кромке воды, почти по воде.
Пенная волна набегала к копытам коней и, вздохнув, уходила обратно. На
полпути к маяку лежал выброшенный морем мертвый немецкий матрос. Лицо его,
еще не истлевшее, и высунутые из рукавов черного бушлата руки были белы, как
бумага. Соленая морская вода, наверное, вымыла всю кровь из тела мертвого
матроса. Чуть дальше от мертвяка, в море, недалеко от берега темнел обломок
какого-то потонувшего деревянного суденышка. Ближе к маяку дюны как бы
обрывались и несколько сот метров тянулся низкий берег, просматривались
леса, поля вдали. И виднелся одинокий домик, манящее человеческое жилье,
где, может, живут люди и есть печное тепло. Мы с тоской поглядывали на этот
домик - поехать бы и погреться маленько. Хотя был март и снег уже сошел, все
еще было пасмурно, холодно, дули с моря ледяные ветры, перепадали промозглые
дожди. Наши плащ-палатки, шинелишки и телогрейки продувало насквозь, мы
продрогли, лица наши посинели.
- Давай завернем? - сказал однажды сержант Андреев, кивнув на одинокий
дом и как бы советуясь с нами.
- Давай! - согласились мы.
Привязав коней во дворе и приказав Воловику поискать в хлеве сена, мы,
громко топоча сапогами, брякая оружием, ввалились в дом, в большую
полутемную (был вечер, уже смеркалось) и теплую комнату. И увидели людей.
Мужчина лет сорока, востроносенькая женщина и молодая девушка, видно, семья,
сидели за столом и ужинали, точнее пили кофе - я сразу определил его запах.
Мне показалось, что сидят они слишком чинно, едят, жуют и подносят к губам
чашки очень медленно. Шла огромная война, истекало кровью и корчилось от
боли полмира, рушилась, распадалась железная германская армия, а они, вот
эти немцы, точно, вовремя, по заведенному порядку сели за стол и неторопливо
пьют кофе. Ах, как хотелось мне и остальным, наверное, хлебнуть немного