"Анатолий Юмабаевич Генатулин. Вот кончится война " - читать интересную книгу автора

Ничего не понимая, я хотел крикнуть "Кто это?!", но не успел: в рот,
раздирая губы, сунули тряпку, затем завязали глаза. Все это в кромешной тьме
и тишине, слышно только дыхание каких-то людей и поскрипывание под сапогами
снега. Немцы! Берут меня как языка! Пропал!.. Я стал вырываться, ноги у меня
были свободны, я брыкался, лягал кого-то, но куда там, немцев было много,
они были здоровые, рослые, сильные - я это чувствовал, они зажали мои ноги,
подняли меня запросто и понесли куда-то. Я ведь был маленький, легонький.
Пропал! Крышка мне! Только эти мысли, только этот безголосый крик,
страх и предчувствие ужасного. Потом, когда немного вернулось сознание,
жалко стало себя - не довоевал, не дожил до победы! Баулин придет на смену,
а меня нет! Исчез я и больше никогда уж не вернусь в эскадрон, во взвод!
"Уволокли фрицы Гайнуллина", - скажет Шалаев. Музафаров в героях будет
ходить, ордена заработает, а я...
А немцы несли и несли меня. Только дыхание, только похрупывание снега
под сапогами. Я представил, как они меня будут допрашивать. Может быть, в
том же доме помещика, в той же комнате. О чем они будут меня спрашивать, что
я знаю, кроме того, что я рядовой первого взвода третьего эскадрона?..
Откуда они взялись, эти немцы, подумал я, уже немного в силах осмысливать
происходящее, и зачем им нужен язык, когда они все равно драпают? Да они,
наверное, собираются прорваться из окружения и им нужно знать, какие части
стоят на нашем участке, вот и приползли за языком. А я им совру, что
гвардейская пехотная дивизия, номер придумаю, что здесь артиллерия,
"катюши", танки, самоходки. Тогда они побоятся сунуться.
Но все же здесь что-то было не так. Шевельнулось сомнение. Почему все
время молчком? Ведь уже далеко унесли от наших окопов, могли же фрицы
перекинуться двумя-тремя словами. И главное сомнение: не те запахи. У меня
был очень хороший нюх, я знал, помнил, как пахнут немцы, я не раз близко
соприкасался с ними и живыми и мертвыми. Немцы пахли немцами, у них был свой
особый фрицевский запах, запах их мундиров, их пресного табака, ваксы для
сапог и, может, даже их пищи, пота и испражнений. А тут пахло нашим Иваном,
"копытником" - сырым шинельным сукном, махоркой, лошадью и Худяковым.
Худяковым потому, что он переедал и постоянно пускал запахи. Да несли они
меня недолго, прошло, ну, наверное, минут десять - пятнадцать, а уже под их
сапогами доски стучат. "Разыгрывают!" - догадался я. Подстроили нарочно,
чтобы попугать. Думали, я уснул за пулеметом и решили проучить. Я успокоился
и в то же время стало обидно. Обидно оттого, что подшутили надо мной так
жестоко, несправедливо. Я ведь не спал, задумался только. Спереди я их
заметил бы, а они подкрались сзади. А я не услышал, потому как после
контузии до сих пор я тугоух. Не покажу вида, что испугался, решил я. Скажу,
что догадался сразу. Меня этим не проймешь, я всякое повидал, терпел от злых
людей и издевательства, и побои, и ругань, потому что с девяти лет рос без
отца и матери. Нет уж, не заплачу, не дождетесь!
Внесли в дом. Я не видел, но сразу узнал по запахам и еще по каким-то
приметам ту комнату в доме на хуторе, где расположился наш взвод. Посадили
на пол, развязали руки, вытащили кляп изо рта и сняли с глаз повязку. Меня
ослепил яркий луч карманного фонаря и хлестнул злорадный голосок сержанта
Андреева:
- Спишь, Гайнуллин, на посту!
- Не спал я, не спал! - прокричал я чуть не плача.
- Если не спал, как же тогда мы тебя уволокли как языка?