"Анатолий Юмабаевич Генатулин. Вот кончится война " - читать интересную книгу автора

шарахнет. В это самое время я услышал, как кто-то следом за мной лезет со
двора в окно.
- Назад! - заорал я, метнулся от окна прочь и, столкнув с подоконника
лезущего Худякова, выбросился во двор.
И тут как грохнет в доме... Окна вылетели вместе с рамами, вдребезги
разлетелось стекло, посыпалась черепица. Опоздай я на секунду, в клочья
разорвало бы меня. Только что, уж который раз за войну, я был на волосок от
смерти, почувствовал ее леденящую сердце близость, вероятность, и только
потом, когда чуть пришел в себя, нет, не испугался задним числом, а пронзила
меня такая тоска, как если бы на самом деле я был разорван снарядом и сам же
видел свой изуродованный труп среди обломков дома.
Немцы долбанули по нас еще и еще, подожгли и развалили дом, чесанули из
крупнокалиберного пулемета; мы лежали во дворе, каждый припал к земле там,
где застал его взрыв снаряда, только взводный стоял под деревом и, кажется,
глядел на нас, лежащих, неодобрительно.
- Отходить! - приказал он негромко и пошел назад.
Перелезая через изгороди, проходя сквозь дома, мы стали отходить.
Влезли в выбитое окно одноэтажного дома, чтобы пройти через его комнаты,
выйти в дверь, на противоположную сторону. Идя по комнатам, я что-то говорил
Баулину, а он вдруг остановился и перебил меня:
- Тихо!
Он настороженно прислушивался к чему-то.
- Слышишь?
Я ничего не слышал, кроме грохота снарядов и железной пулеметной дроби,
после контузии я вообще был тугоух.
- Чего?
- Ребятенок плачет, - сказал Баулин, прислушиваясь. - А ну идем.
Я тут только уловил какое-то слабое скуление в дальнем конце дома.
Прошли по комнатам, темным и холодным, в дверях торчали ключи, и, как везде
в этих покинутых людьми гнездах, целы были и мебель и кое-какие вещи, в
одной комнате круглый стол под шелковым абажуром был покрыт такой красивой
золотистой скатертью, что я какое-то время глаз не мог оторвать. В другой
комнате меня удивила швейная машина, точно такая же, как у моей бабушки, -
"Зингер". Ребенок плакал за дверью. Баулин взялся за железную ручку и
осторожно толкнул дверь. Маленькая боковушка с единственным оконцем на двор,
голые, оклеенные блеклыми обоями стены, узкая железная кровать, на ней
кто-то лежал. Ребенок сидел на полу и тихонько, бессильно всхлипывал. Это
была девочка лет пяти, одетая в коротенькое пальтишко, в вязаных штанишках,
в ботиночках. Отросшие светлые волосы рассыпаны по лицу, по плечам. Лицо
опухшее, в уставших от слез сухих глазах недетская тоска, непосильное горе.
Плакала, видно, давно, уже обессилела, теперь только вздрагивала судорожно и
по-щенячьи поскуливала. Рядом валялись какие-то узлы с тряпьем. Баулин
подошел к кровати и позвал меня:
- Толя, поди сюда.
Я подошел. На кровати лежала одетая в пальто старуха с бескровным
носатым лицом. Баулин дотронулся до ее руки и сказал:
- Померла бабка.
Трупы солдат давно не вызывали у меня особых переживаний, разве что
неприятную мысль о том, что могут убить и меня. А вот в белое лицо мертвой
старухи я всматривался с таким смутным чувством, словно мертвого человека