"Анатолий Юмабаевич Генатулин. Вот кончится война " - читать интересную книгу автора

угла, стреляет по немцам из автомата. Ошалев от стрельбы, от людской колготы
и гвалта, в загоне метались коровы; кто-то выскочил из-за коровника и,
пригнувшись, пустился к нам.
- Патроны кончаются! - сказал я Баулину, подавая последний диск.
Выгреб остаток патронов из кармана шинели и зарядил свой карабин. Снова
оглянулся назад и увидел, как из-за домов, что за коровником, наперерез
прорвавшимся немцам выехал грузовик и, буксуя в снегу, тяжело пошел на
фрицев, в кузове, держась за гашетки крупнокалиберного пулемета, стоял
высокий человек в бурке и кубанке, рядом с ним - еще кто-то. Машина
развернулась, и человек в бурке по толпе прорвавшихся немцев открыл огонь.
Немцы заметались, попадали, шарахнулись в сторону и, обтекая машину,
ринулись дальше. А те немцы, что шли на нас, вдоль шоссе, прямо на ферму, те
немцы подошли к нам уже вплотную. Я уже видел их лица, их ошалевшие безумные
глаза, оскал их ртов.
- Все, шабаш, - Баулин снял опорожненный диск, встал, вытащил из
кармана кисет и стал свертывать цигарку; я заметил мельком, как у него
дрожат руки и не слушаются пальцы.
Я тоже поднялся и отомкнул штык, тот штык, о котором мы вообще не
помнили обычно. Мы встали потому, что лежать, когда фриц наступает на тебя
ногой, было уже ни к чему. Музафаров с Шалаевым и Худяков перебежали к нам,
а остальные метнулись к взводному и комэска. Баулин, угрюмо, исподлобья
поглядывая на немцев, все еще пытался скрутить цигарку. А немцы, толпа,
сотни или, может, даже тысячи, там, позади, все шли и шли, уже передние
стали проходить через нашу разбитую цепь, мимо нас.
- Назад, гады, куда претесь?! - орал Шалаев, размахивая кулачищем, в
котором была зажата граната.
Музафаров, бледный, как мальчишка в драке, делал вид, что целится в
немцев из своего "Дегтярева", который он, как автомат, поносил на шею. А я,
выставив штык, тоже кричал, что придется, ругался, матерился. Но было
похоже, что немцы вовсе не собираются связываться с нами в рукопашной драке,
хотя и без того они могли нас пристрелить запросто, их было вон сколько, но
не стреляли, да мало того, пытались быстрее проскочить мимо нас, да к тому
же карабины у всех были на плечах или даже за плечами. Как будто давали
знать, дескать, мы вас не трогаем, вы тоже нас не трогайте, пропустите.
Вдруг дошло до меня: у них, как и у нас, не было патронов. Автоматчиков и
солдат с патронами они пустили впереди, а эти шли холостыми.
Я поглядывал назад и увидел, как машина с крупнокалиберным пулеметом,
пробуксовывая, медленно отъезжает к ферме, как тот, в бурке, все еще
стреляет на ходу короткими очередями. Человек, что бежал от коровника, уже
был близко к нам, и я узнал его: наш коновод Решитилов. В руках ведра
брезентовые. Догадался: патроны несет. Нет, не успел добежать до нас
Решитилов: со стороны нашего тыла, оттуда, куда прорвались немцы, забили
пулеметы, грохнули пушки, и снаряды стали рваться рядом с нами, чуть позади
нас. Били по прорвавшимся немцам и в то же время били и по нас, по своим.
- Ложись!
Мы бросились наземь. Тррах-бах-бах. Я приподнялся, оглянулся: коровы,
что метались в загоне, не выдержав заваруху, повалили изгородь и пустились
по полю, бежали среди взрывов, среди немцев, пытаясь уйти прочь от
страшного, непонятного им. Решитилов, упавший в снег, встал и, пригнувшись,
тяжело затрусил к нам. Добежал, запыхавшись, глянул на нас своими